Инна Бачинская - Ритуал прощения врага

— Нет вроде. Отказался участвовать в междусобойчике с девочками, ну, коллеги ему и вломили. Пошутили вроде, а он бросился. Как я понимаю, когда умирает жена, мужику не до девочек и нервы шалят. Как, по-твоему, Ши-Бон, почему Плотникова скрыла факт знакомства?

— Не знаю, — угрюмо отозвался Шибаев. — Спроси у нее.

— Спрошу. Может, этому программисту было нужно, чтобы Плотникова стала вдовой. И с Ильинской поговорим. — Астахов укоризненно покивал: — Да-а-а, Ши-Бон, озадачил ты меня. Мог ведь позвонить, зайти, поговорить по-дружески. Получается, если бы мы на тебя сами не нарвались, то… нехорошо! Я-то думал, мы друзья.

Алик Дрючин шевельнулся, собираясь что-то сказать, но промолчал.

— К вам приди, — пробурчал Шибаев. — Ты хочешь сказать, что, приди Ильинская к вам, вы бы стали искать Плотникова? Бомжа еще не отпустили?

— Но ведь она не пришла! Что теперь гадать, — примирительно сказал Алик. — Кстати, где бомж?

— Пока у нас. А ты, Ши-Бон, раскололся по одной-единственной причине — боишься, что убийца с этой Жанной разберется, а защитить подозреваемую силенок-то и не хватает. Вот так, чуть что, сразу к нам за помощью, а как поделиться информацией — так фиг вам! — назидательно сказал капитан. — Предлагаю увидеться с ней прямо сейчас. — Он внушительно помолчал и добавил ехидно: — Не боишься? — Похоже, Коля-Буль просек своим опытным глазом, что отношения Шибаева и Ильинской выходят за рамки сугубо деловых. — Курточка Ильинской?

Шибаев пожал плечами и не ответил. Настроение у него испортилось — он представил себе реакцию Жанны на их визит. Но деваться было некуда.

— Мне с вами? — встрепенулся Алик.

— Сами справимся, — ответил капитан. — Ши-Бон вернется и все тебе расскажет. — И не сдержался — сострил: — Если вернется. — Он взглянул на часы. — Поздновато для визитов, но деловые женщины раньше часа ночи не ложатся. По коням!

Татьяна сказала Раисе, что собирается уходить от них. Та, прищурившись, смерила ее взглядом с головы до ног и спросила:

— И чем это мы не угодили?

Татьяна, побагровев, пробормотала, что устает, перестала спать, работа непривычная… и вообще.

— Клиенты пристают? — спросила Раиса прямо. — Или денег мало? Так ты имей в виду, что в других местах и этого нет. А за тебя я шефа просила, к нам абы кого не берут. Подумай!

Раиса была права, но Татьяна хотела лишь одного — оказаться подальше от места, где она наткнулась на Плотникова. Ее до сих пор трясло при мысли, что было бы, узнай он ее. Что делать дальше, она не знала и планов на будущее не строила. Забиться в норку, пересидеть… Казалось бы, ей ничего больше не угрожает, нужно переступить через ту историю и забыть, а она продолжает трястись. Может, она сошла с ума и у нее мания преследования? Как ее… паранойя, и она классическая жертва из читанной когда-то статьи по виктимологии? Подошла к тому парню на скамейке… Полетела, как бабочка на свет. Она никогда не забудет его удивленного лица! И все ему выложила: и про убийство Зойки, и про Плотникова, сообщила свой адрес и номер телефона… и даже не спросила, как его зовут, не говоря уже о корочках. С радостью и облегчением выбрасывала из себя свои страхи, смотрела на него как на спасителя, с готовностью, поспешно, заикаясь, отвечала на вопросы. Он спрашивал, она, сжав кулаки, отвечала, глядя ему в глаза. Он смотрел недоверчиво, переспросил про мыслеформу, надолго замолчал, рассматривая ее. Видимо, прикидывал — сдать ее в психушку прямо сейчас или отпустить и не связываться. И теперь она ждет вести от него — какой, сама не знает. После которой ее отпустит, и она будет ходить по улицам, не оглядываясь и не прячась за углы. Да что там ходить! Выходить из квартиры! Каждую ночь, лежа без сна, она, затаившись, прислушивается. Она видит себя в виде большого вытянутого уха, одного-единственного. Ей кажется, что кто-то осторожно поднимается по лестнице, пытается открыть входную дверь, скребется отмычкой, крадется по комнате. Она повторяет себе: дура, успокойся! Плотникова больше нет, бояться некого. Никто не ходит на лестнице, никто не крадется по коридору, никто не пытается открыть дверь. Не-ко-му!

Но ей все равно страшно. Она встает утром, обессиленная, сонная, и бредет в ванную. Долго, не узнавая, рассматривает себя в зеркале. Запускает пальцы в волосы, дергает, вскрикивает от боли. Повторяет, уставясь в зеркало:

— Я нормальная! Нормальная! Нормальная! Господи, помоги!

Она скучает по Марине, по безмятежной атмосфере Городища, даже по Серому, который увязывался за ней, куда бы она ни шла, будто оберегал. По пышной зелени, земляничным полянам, по обильным снежным зимам. И все время представляет себе золотую с голубым камешком подвеску на дне колодца — как ее затягивают травы. От нее к Татьяне протянулась невидимая ниточка, кто-то прикасается к ней и легонько подергивает, и сердце сбивается с ритма и болит…

Казалось бы — брось все и беги туда! Тебя приняли там один раз, примут снова, но что-то мешает Татьяне двигаться, решиться, собрать вещи, какое-то чувство, что не все еще закончилось, не все свершилось, что-то продолжается и нужно подождать. Подождать, пока… что? Неизвестно. Ничего. Дождаться. У нее не осталось никаких сил, и что делать дальше, она не знала…

Татьяна проснулась среди ночи от кошмара — громадная мутная волна билась в окно — она смотрела завороженно, как поднимается вода: вот треснуло и со звоном осыпалось стекло, и в тот же миг тяжелый пенный поток хлынул в комнату. Татьяна закричала и проснулась. И тут же услышала звонок в дверь. Она замерла, тяжело дыша, влажная от испарины, надеясь, что ей послышалось. Звонок повторился. Ну вот и все, сказала она себе обреченно и пошла открывать…

…У дома Ильинской под ноги Шибаеву бросился с громким лаем щенок… как его? Макс! Он лаял, переходя на истеричный вой, припадая на передние лапы.

— Что, Макс? — спросил Шибаев, потрепав его за уши, и позвал: — Жанна!

Щенок метнулся к скамейке у кустов жасмина.

— Быстрее! — рявкнул Коля-Буль.

Ильинская лежала у скамейки в неловкой позе — боком, подмяв под себя правую руку, на светлой куртке у левой лопатки расплывалось черное пятно, длинные волосы разметались по земле. Макс залаял, потом завыл, подняв морду к небу. Капитан дотронулся до шеи Ильинской и выхватил из кармана мобильник. Бросив: «Побудь тут, Сашок!» — он побежал в глубь двора, а Шибаев уселся рядом с Жанной, ругая себя последними словами, причем «обидчивый идиот» были самыми мягкими. Не нужно было отпускать ее, он должен был настоять, убедить, заставить. Он ведь знал, что добром это не кончится, что убийца не остановится, но не ожидал, что все произойдет так быстро. Шибаев, по сути, подставил ее — этот гад вышел на Жанну через него! Он держал ее за руку, подыхая от чувства жалости и вины, а Макс, скуля, облизывал ей лицо. Он сунулся к Шибаеву, облизал и его, и тот даже не возмутился.