Анна Ольховская - Грустное танго Арлекина

У Матвея появилось ощущение, что он чувствует маньяка. За эти недели он думал о Карусельщике постоянно, мучительно, напряженно. И словно дотянулся до него, увидел черный пульсирующий сгусток жестокости и ненависти.

И этот сгусток пульсировал все сильнее, он набухал, наливался тьмой. Что-то питало эту тьму, что-то сильно напрягало и раздражало маньяка, уничтожая остатки разума, накапливая злобу.

И Матвей даже думать боялся, ЧЕМ закончится взрыв.

Но размышлял. Снова и снова перебирая факты, зацепки, мельчайшие детали, на первый взгляд – не имеющие никакого отношения к делу. Черепанов изрисовал различными схемами не один листок, и все они несчастными комочками валялись теперь в мусорном ведре. А некоторые – еще и изорванными в мелкие клочки. Потому что не получалось решить головоломку.

А этой ночью приснился сон. В котором – Матвей точно помнил – разрозненные кусочки мозаики сложились в картину. И картина эта оказалась настолько невероятной, чудовищной, но в то же время – логически правильной, выстроенной, что Черепанов заставил себя проснуться.

И вскочил, готовый бежать, действовать.

Но оказалось, что сон мстительно – а надо было досматривать, а не вскакивать, как подорванный! – самоликвидировался. В голове было пусто, никаких мозаик и картинок.

Лишь гадостное послевкусие – уж больно чудовищной была та картинка, Матвей это точно помнил.

Единственной зацепкой на сегодняшний день оставался интерес тролля к Яне Суровцевой, проходившей свидетельницей по половине случаев. И это было странно по большому счету. Да и по малому счету – тоже.

Если Лену Жаркевич Яна действительно нашла случайно, то Катю Брусникину и Вику Лапковскую девушка знала лично.

Но с клоуном она точно никогда не общалась, опера собрали о Суровцевой максимум информации, опросили всех соседей, знакомых, друзей.

В последнее время она близко общалась с Кириллом Шляппо, внуком соседки, и Дмитрием Сахновским, своим бывшим одноклассником. У Сахновского вообще живет последние дни.

И ни один из них на клоуна не похож, даже если допустить возможность грима. Потому что Кирилл – тощий пацан, а Сахновсий – здоровенный качок.

А клоун – мужик среднего роста и средних же лет.

– Фу ты, елки-палки! – Матвей раздраженно хрустнул карандашом и выбросил обломки в мусорку. – Что за фигня в голову лезет! Тоже, нашел кандидатов в Карусельщики – пацан и коллега! Тем более оба явно неровно дышат к Суровцевой!

В подсознании что-то дернулось, что-то, связанное с его сегодняшним сном. И Матвей уже почти поймал за хвост этого дергуна, когда залился заполошной трелью внутренний телефон.

И дергун, издевательски махнув хвостом, ускользнул обратно в глубину подсознания.

Черепанов сдавленно чертыхнулся и схватил телефонную трубку:

– Да, слушаю!

– Ты чего орешь? – поинтересовалась трубка. – Неужели знаешь уже?

– Что знаю?

– Клоуна нашли.

– Серьезно? Где?

– Ты не радуйся особо.

– Это еще почему?

В предгрозовом сплетении болезненно екнуло.

– Клоун мертв.

– Что?! Пристрелили все-таки, черти! Неужели нельзя было без стрельбы обойтись при задержании! Небось ППС?

– Ты не понял, Матвей. Клоун давно мертв. Недели три, если не больше. Его труп нашли в одном из канализационных люков в промзоне.

– Что-о-о? Так, значит…

В голове внезапно что-то звонко щелкнуло, и Матвей вспомнил.

Вспомнил свой сон.

Пазл сложился.

Если честно, на службу сегодня ехать не хотелось. До нервной почесухи не хотелось. И дело вовсе не в лени или плохом самочувствии: подобные варианты сачкования Дмитрием даже не рассматривались никогда, службу он любил.

Нет, не так, что это за девчачье «любил»! Это просто была его жизнь, а не служба.

Потому что Диме Сахновскому, толстому неуклюжему увальню, стеснительному и замкнутому, выбор профессии помог стать совсем другим человеком.

То, что Димка станет программистом, в классе никто не сомневался: на уроках информатики Сахновский был лучшим. С преподавателем, вечно лохматым тощим очкариком Константином Петровичем (ученики звали его между собой Костиком, уж больно несолидно выглядел недавний выпускник пединститута), Димка почти на равных щебетал на непонятном для остальных языке.

А еще в виртуальном пространстве не имело значения, как ты выглядишь. Толстый ты или тощий, красавец или урод. Димке очень нравился увиденный где-то стишок, вернее, одна его строфа:

Здесь, в виртуале, Димка не был толстым стеснительным увальнем, в социальных сетях у него имелось много друзей, и с девчатами он общался запросто. Но со всеми – исключительно дружески, потому что интересовала его всегда только одна – Яна Суровцева.

В которую толстый мальчик Дима, обладатель смешного коротенького чубчика и роскошного букета, и влюбился с ходу, едва увидел на линейке 1 сентября, где первоклашки впервые знакомились с теми, с кем будут учиться одиннадцать лет.

Наверное, для всех остальных Яна не особо выделялась среди девочек: красивой куколкой, при виде которой экзальтированные мамаши взвизгивают обычно «Боже, какая прелесть!», девочка не была. Худенькая, длинноногая, с двумя тоненькими светлыми косичками, украшенными роскошными белыми бантами, смешливые голубые глаза под ровной челочкой, курносый маленький носик в веснушках – самая обычная девочка.

Но Дима всю линейку украдкой посматривал на эту хохотушку, а когда дети начали вручать принесенные букеты своей учительнице, Сахновский, видя перед собой только белые большие банты, сунул букет удивленно захлопавшей глазами Яне.

Само собой, все над ним посмеялись, мальчишки особенно.

И потом еще какое-то время шпыняли и дразнились, наблюдая, как млеет толстяк возле Янки.

Но очень скоро дразниться надоело, влюбленность Сахновского в Суровцеву стала обычной и привычной. И Яна, конечно, знала, хотя Димка никогда и слова не сказал. Но – надо отдать ей должное, никогда не обижала мальчика насмешками или нарочитым игнором.

А когда Димка – единственный из мальчишек – поздравил Яну в первом классе с 8 марта персонально (остальных девочек мальчики поздравляли под руководством учительницы песенкой), все последующие годы девочка дарила ему на 23 февраля милые сувенирчики и подписывала дружескую открытку. Но обычно бывал и еще один подарок от Суровцевой – тому мальчику, который действительно ей нравился.

Но Димке было на это наплевать. Он ждал, ждал и надеялся, что вот на следующий год Яна обязательно поймет, кто на самом деле ее лучший друг, кто ради нее и в огонь и в воду, кто жизнь готов отдать за нее, кто никогда не предаст, не обманет, не заставит плакать, как некоторые…