Татьяна Коган - Мир, где все наоборот

– Он уже сто лет не работает, – пробормотал Егор, закрывая за гостьей дверь.

– Не замечала.

– Я впускал тебя раньше, чем ты успевала позвонить.

– Ишь, предупредительный какой. – Змейка критически оглядела его. – Ты почему спишь в такую ночь? – Не дождавшись ответа, она прошла на кухню. – И даже стол не накрыт! Ты решил игнорировать праздник?

– Ничего я не решил, – Егор зевнул. – Просто не было настроения («да и денег тоже», – добавил про себя).

Змейка уперла руки в бока.

– А почему?

– Потому что нет причин для радости. Поэтому и настроение плохое.

Девушка укоризненно покачала головой:

– Настроение не зависит от обстоятельств. Хорошему настроению, как и плохому, не нужны причины. Ты сам выбираешь, чего тебе сейчас хочется больше: грустить или веселиться. Мне только одно непонятно: чем тебя так привлекает уныние?

Егор устало вздохнул. Опять Змейка села на излюбленного конька. Никто не спорит: иногда послушать проповедь полезно и приятно, но для этого должно совпасть много факторов. Сейчас нырять в очередной позитивный понос у него не было душевных сил.

– Ау? – Змейка шагнула к безмолвному оппоненту, заглянула ему в глаза. – Ты чего как неживой? Просыпайся, – и она дернула его за рукав, пытаясь растормошить.

Егор поднял на нее полный отчаяния взгляд, в котором читалась если не мольба, то страстная просьба не лезть к нему с разговорами. Но то ли Змейка интерпретировала его взгляд по-своему, то ли сознательно проигнорировала.

– Скажи, мистер Печалька, чем ты недоволен?

Парень помолчал, решая, как бы поделикатнее сообщить о своем нежелании исповедоваться, но понял, что она все равно не отстанет.

– Всем. Я всем недоволен, – обреченно молвил Егор, предчувствуя поток нравоучений.

– А что ты предпринял для того, чтобы сделать свою жизнь более привлекательной? Ты сидишь сложа руки и горюешь, бедненький и несчастный. Ладно бы тебе от этого легче становилось – сложно в это поверить, но есть и такие мазохисты. Но нет же. Страдания не доставляют тебе удовольствия. Тогда почему ты не хочешь покончить с ними? Поделись своей тайной. – Змейка уселась на стул, сложив ноги крест-накрест, и вопросительно уставилась на угрюмого собеседника.

Тот оперся спиной о стену, обняв себя руками в попытке согреться. Он понимал, что Змейка из раза в раз заводит одну и ту же песню, потому что к нему неравнодушна. Она искренне верит, что Егор нуждается в наставнике, и по мере сил старается ему помочь. И надо признать, действительно помогала – своим присутствием. А вот постоянные потуги приятельницы практиковаться в промывке мозгов Егору лишь мешали.

– Ты ведь не отступишься? – почти утвердительно спросил он.

Змейка мотнула головой:

– И не мечтай.

Егор грустно улыбнулся. Настойчивость девушки одновременно и огорчала, и радовала его. Она так отчаянно добивалась откровенности, надеясь на увлекательную историю… А ничего увлекательного в его судьбе не было. Одна лишь череда неудач и тоскливых разочарований.

– Ты говоришь, что я ничего не делаю. Верно. Я и правда больше не дергаюсь. Не из-за того, что устал. А из-за того, что осознал бессмысленность попыток плыть против течения. Оно сильнее меня. Не спорь. – Он вытянул руку вперед, вынуждая открывшую было рот Змейку умолкнуть. – Я долго отказывался принять этот факт. Но тут такое дело: реальность остается неизменной, принимаешь ты ее или нет. Не пойму, почему ты решила, что я пессимист. Я никогда им не был и сейчас не являюсь. Я всегда стремился видеть наполовину полный стакан. Выделить из ситуации хорошее и сосредоточиться на этом. Иногда происходило такое, что впору было вешаться. Но мое нежелание сдаваться доходило до абсурда – я заставлял себя идти вперед во что бы то ни стало. Выискивал в проблемах хотя бы одно крохотное зерно, из которого могло вырасти благо. Находил его редко, чаще воображал, что нашел. И довольствовался этим. Я был слишком упрям, чтобы понять: выбирать имеет смысл тогда, когда твоя жизнь состоит из разных оттенков. Но если в твоем распоряжении один-единственный цвет – да к тому же черный, – сильно не разгуляешься. – Егор вытер испарину с горячего лба. «Неужели температура? Только заболеть сейчас не хватало».

– Ты нормально себя чувствуешь? – обеспокоенно спросила Змейка.

– Нормально. Продолжим в моей комнате. – Он развернулся и вышел из кухни.

Забрался с ногами на кровать, подложив под спину подушку. Подождал, когда подруга последует его примеру, и продолжил:

– Однажды я почти получил награду за свое упорство. У меня была мечта. И она осуществилась. Никогда не забуду тот день. – Парень сглотнул комок в горле и помолчал, унимая появившуюся во всем теле дрожь. – Я долго к этому стремился. Мне оставалось протянуть руку и взять желаемое. Но в последний момент все сорвалось. Знаешь, мой инстинкт самосохранения очень силен. Он включился за секунду до того, как я сошел с ума. Он заставил меня отказаться от надежды, чтобы жить дальше. Я все еще чувствовал боль, но она уже не убивала, не выворачивала меня наизнанку. В конечном итоге я научился сосуществовать с нею.

Змейка сосредоточенно слушала, кусая ноготь мизинца. Она подозревала, что случай с Егором не простой и придется попотеть, чтобы вытянуть парня из беспросветной хандры. Печальный рассказ ее не удивил: все истории разочарований похожи друг на друга. Чего скрывать: ее собственная история чертовски напоминала монолог Егора. С той лишь разницей, что Змейка пошла дальше и благополучно миновала период отчаяния. А Егор нет.

– Скажи, о какой мечте идет речь? – тихо спросила она. – И что конкретно случилось?

Егор посмотрел на девушку. Проникавший с улицы свет тускло освещал ее лицо, придавая коже непривычную бледность. В этот предрассветный час в темной комнате, где время остановилось, хрупкая Змейка выглядела ожившим персонажем из сказки. Ее широко распахнутые глаза голубели в неверном отблеске фонарей и казались еще больше, еще бездонней. На Егора накатило то же странное, сюрреалистическое ощущение, как тогда в метро, когда он впервые увидел Змейку. Парень был готов сделать что угодно, лишь бы она не исчезла. Она хочет узнать про его мечту?..

И Егор рассказал все. Откуда только красноречие взялось. Он говорил и говорил, впервые открываясь другому человеку. С каждым словом он будто сбрасывал часть одежды и вскоре почувствовал себя полностью обнаженным. Но странное дело: нагота не унижала, не заставляла его сжиматься под пристальным оком наблюдателя. Нагота обостряла чувства, будила позабытые эмоции. Это было ново и необычно. И не так болезненно, как Егор предполагал.

Он признался в том, что с детства мечтал стать учителем. После школы дважды пробовал поступить в педагогический институт, но не набирал нужное количество баллов. Собирался предпринять третью попытку, но незадолго до экзаменов его уволили с работы, и все свободное время он пропадал на собеседованиях, а потом и вовсе слег с тяжелейшим бронхитом. В итоге, чтобы получить хоть какое-то образование, он поступил в первый попавшийся техникум. Когда всерьез увлекся резьбой по дереву, в жизни появился просвет. Он даже наивно полагал, что при профессиональном подходе это хобби принесет ему какие-то деньги. Увы, деревянные статуэтки не пользовались большим спросом. Имей Егор коммерческую жилку, нащупал бы возможность достучаться до покупателя. Изделия его были объективно неплохи, но для успешного бизнеса качественного товара недостаточно. Так или иначе, от идеи зарабатывать тем, что приносит удовольствие, парень отказался. А потом произошло чудо, вспыхнуло и бесследно развеялось по ветру. Именно тогда Егор сдался окончательно.