Валерия Вербинина - История одного замужества

Амалия поморщилась.

– Вас что-то не устраивает, Амалия Константиновна?

– Да. Я не понимаю, зачем надо было убивать Евгению Панову и горничную именно так, как рассказал Ергольский.

– Потому что своим рассказом Ергольский совершенно очевидным образом себя подставил. Грех было не упустить такую возможность.

– Как-то они чересчур быстро решились на два убийства, – проворчала Амалия.

– Полагаю, они верили, что одного убийства будет достаточно, но горничная что-то увидела и поняла, кто убийца. Пришлось тогда вторично воплотить фантазию Ергольского в жизнь.

– А почему они думали, что следствие не пойдет до конца и не рассмотрит версию, которую сам же Матвей Ильич предложил, – о театральных интригах? Ведь как только вы стали искать среди круга знакомых Ободовского, личность госпожи Бузякиной сразу же всплыла, и вычислить, где она находится, не составляло никакого труда.

Иван Иванович пожал плечами.

– Мой опыт, сударыня, говорит мне, что преступники обычно не умнее прочих людей.

– То есть попросту глупы? – улыбнулась Амалия.

– Можно сказать и так. Насколько я успел узнать Ободовского, я все же сомневаюсь, что он участвовал в первом убийстве или даже знал о нем. Вероятно, действовала одна Екатерина Александровна под влиянием минуты.

– И Евгения Викторовна так просто ее к себе подпустила?

– Ну, если наша догадка верна и Екатерина Александровна с Ободовским – любовники, они ухитрились обставить все так, что никто из окружающих не знал об их отношениях. Иначе мне бы уже давно доложили все подробности их романа – театральная среда, сами знаете…

Амалия недовольно тряхнула головой. Все верно, Панова могла не опасаться Бузякиной, но откуда Екатерина Александровна знала, куда идти? Почему она вообще зашла в дом, если раньше ограничилась только тем, что подавала знаки через окно? И вообще…

– Я поговорю с ней, – распорядилась Амалия, – а вы займитесь господином Ободовским.

И она решительным движением взялась за ручку двери.

Иван Иванович тоже заглянул в камеру – чтобы сообщить полицейскому, что тот может пока выйти и побыть в коридоре.

– Я прекрасно понимаю, что это против правил, – громко сказала Амалия Игнатову, – но мне просто необходимо разобраться в этой печальной истории, иначе я просто не буду знать покоя. Два убийства в моем доме, два убийства!

Иван Иванович пробормотал что-то в ответ и удалился. Амалия поглядела на актрису, которая тотчас же опустила руку с зажатым с ней платком и с недоверием рассматривала странную даму, которая стояла возле дверей.

– Вы Екатерина Александровна? – спросила Амалия. Она подошла ближе и села напротив дамы в синем. – Я баронесса Корф, хозяйка поместья, в котором произошли… но вы, конечно, уже все знаете. Иннокентий Гаврилович заклинал меня выслушать вас и привести адвоката, если понадобится. По правде говоря, – добавила Амалия, подпуская в голос сомнение, – я не уверена, что правильно поступила, когда пришла сюда и ничего не сказала следователю о том, кто меня прислал, но господин Ободовский так просил… Он уверял, что вы совершенно ни в чем не виновны и произошло чудовищное недоразумение!

– Недоразумение! – с жаром вскричала дама, хватая свободной рукой Амалию за руку с такой силой, что моя героиня даже поморщилась. – Конечно, недоразумение! У меня и в мыслях не было убивать Евгению…

– Тогда расскажите мне все как есть, – попросила Амалия, – а я передам вашу историю адвокату, чтобы он вытащил вас отсюда как можно скорее.

На лице дамы мелькнуло сомнение. Она отпустила руку собеседницы и задумалась, комкая платочек.

– Я не уверена, что адвокату пригодятся некоторые… подробности моей жизни, – заговорила Екатерина Александровна, подняв глаза. – Людям будет очень легко осудить меня…

– Если я правильно поняла Иннокентия Гавриловича, – сказала Амалия, одним махом отсекая все окольные пути, – вы с ним любили друг друга.

– Да, – печально кивнула дама, – это так. Но любовь похожа на розу, в жизни ее окружают одни шипы…

«О Господи, – с тоской подумала Амалия, – что за жуткие мелодрамы числятся в репертуаре их театра?»

– Вы не могли быть вместе? – спросила вслух баронесса Корф.

– Открыто – нет. Понимаете, я замужем…

– И конечно, ваш муж – чудовище. – Амалия смело решила идти по линии мелодрамы до конца.

– Нет, что вы! – вскинулась актриса. – Николай Никифорович – прекрасный человек, добрый, чуткий, любящий, заботливый… Поэтому я и не могла уйти от него.

Ну да, а еще потому, что бывший муж в мгновение ока может превратиться в настоящего врага и, если он антрепренер с весом, устроить так, что Екатерина Александровна и Ободовский останутся без работы. Любовь еще никого не смогла прокормить – кроме той ее разновидности, что практикуется в горизонтальном положении и не имеет к чувствам никакого отношения.

– Иными словами, – подытожила Амалия, – вы и Иннокентий Гаврилович встречались, когда была такая возможность, но тщательно скрывали ваши отношения. Кстати, как вам это удалось?

– Простите?

– Я имею в виду, принято считать, что в актерской среде все тайное быстро становится явным. Так как же вам удалось сохранить в тайне ваш роман?

– А! – Екатерина Александровна порозовела. – Понимаете, в нашей работе нет ничего важнее первой реплики – и последней. Так говорит мой муж. То, что идет между этими репликами, быстро забывается. Так вот, когда все началось, мы с Кешей договорились, что будем делать вид, что терпеть не можем друг друга. Заодно мы всем, кто хотел слушать, жаловались друг на друга, рассказывали, какой он ужасный партнер, какая я невыносимая и так далее. Понимаете, плохому всегда верят с легкостью, и если потом кто-то и начинал что-то подозревать, он думал, что это только ему кажется…

– Это было чрезвычайно умно, – искренне сказала Амалия. – Браво. А что случилось потом?

– Потом? Потом Кеша познакомился с Женечкой Пановой, и она перетянула его в свой театр. Понимаете, мы перестарались, изображая нелюбовь, – с горечью призналась Екатерина Александровна. – Я уже не могла упросить мужа оставить Кешу, потому что иначе это выглядело бы подозрительно, а Панова к тому же предложила ему хорошие деньги…

– Но вы продолжали любить друг друга, несмотря ни на что. Так?

– Да. Если бы не это, мы бы давно расстались.

– Скажите, а что Иннокентий Гаврилович думал о Пановой? – Амалия заметила удивленный взгляд собеседницы и быстро пояснила: – Я полагаю, адвокат обязательно попросит меня прояснить этот момент.

– Что он о ней думал? – вздохнула Екатерина Александровна, поводя плечиком. Она наконец-то вспомнила о шляпке, вытащила шляпную булавку, сняла шляпу и положила ее на стол. Головки искусственных маков и васильков печально поникли. – Кеша был к ней равнодушен. Но он ее жалел, и в то же время в какой-то мере она была ему неприятна. Я, по правде говоря, не задавала себе особых вопросов – о ней, – потому что достаточно было видеть каждый раз, как он был рад, когда я к нему вырывалась. Будь я свободна, ничего этого никогда бы не произошло…