Сергей Сибирцев - Привратник 'Бездны'

Ладно. Братцы тайные начальники, а если ваш внештатный "первосвидетель" возьмет и ослушается и не откупориться... Ведь, братцы нелегалы, ведь натуральные недоноски и твари за порогом дышат!

Не открою, и что? Ведь сам же слышал, как торжественно пообещали дверь взорвать...

А эта практикантка шпионских наук, куда она-то, голова бедовая запропала? Или "эти" знают, что делать их тайному сотруднику...

Одни вопросительные знаки на повестке дня. Где бы приличные ответы добыть, дядя Володя?

А может взять и исполнить телефонный наказ!

Не завизированный он какой-то, несолидный... Самодеятельностью отдает.

Не открыть - взорвут к чертовой бабушке. Это для них игрушки. Медли, не медли... Тихо открыть, и тихо-тихо, отступив в ванную, закрыться там с моей не апробированной (лично мною) революционной пушкой...

Священный сон любимчика Фараона тревожить не счел нужным - в случае подлых событий, мой дружок ускользнет в безопасную ближайшую щель.

И, слегка покрывшись липкой изморозью, успешно укрылся в душном ванном пространстве, не забыв беззвучно задвинуть хилый миниатюрный шпингалет.

Опустивши настороженный взор на целенаправленный стальной ствол, вовремя определил - революционная "игрушка" не изготовлена к ближней игре. И всей малость отсыревшей мякотью левой ладошки уперся в потертую собачку курка, мягко отвалил его, придерживая нервическим указательным пальцем напрягшуюся спусковую угревшуюся скобу.

Как говорится, надейся на профессионалов, а сам не плошай!

Я был готов во всеоружии встретить незваных приятелей...

Внутренне я приготовился к самой затяжной самообороне...

Пару другую минут я вполне сумею продержаться. До подхода, так сказать, основных стратегических - сакральных сил...

Разумеется, я осознавал не только своими гражданскими мирно-обывательскими извилинами, но и всеми остальными храбро примороженными членами: ежели приключиться серьезное "отморозное" разбирательство - быть мне полноценным сырым мертвецом, со всем незатейливым представительским (для новопреставленного обывателя) ритуальным церемониалом.

И все равно, я надеялся на более оптимистический вариант.

Когда-то на заре туманной юности, по глупости дал себе честное слово: на первый раз дожить, дотерпеть до личного векового рубежа. А там, как говорится, Бог даст и...

- Вован! Сученок! Ты с кем в пряталки играешь? Ты че, мумло мумучее, забыл наш уговор? Ты, Вован, прикинь, сколько тебе нащелкало!

- Господин Типичнев, решил по собственной инициативе устроить нам нехорошим людям, - аля дефолт! - откуда-то из, оставленных без присмотра глубин моей личной крепости донеслась до моих взопревших мозгов чудесная интеллигентная реплика "длинного", который в этой малочисленной банде носил нашивки "авторитета".

Не знаю, но я почему-то был уверен, что этих мерзавцев давным-давно покарали. Не показательным государственным судом, а настоящим, изначально справедливым, который блюдет заповеди Ветхого завета и Корана: зуб за зуб, душа за душу...

Я почему-то полагал, что мои новые нелегальные знакомые, у которых моя скромная персона проходит под двусмысленным псевдонимом: "первосвидетель", непременно возьмут на себя неблагодарный труд по "зачистке" моих стародавних ночных визитеров. Какая-то странная неувязка с этими "нехорошими людьми"...

Тогда же, на исходе мудрено жутковатой ночи, оказавшись в домашних апартаментах старого матерого чекиста Бочажникова, а затем засунутый в ванну его внучкой, гориллоподобной красоткой, Шурочкой, с тем, чтобы "оммыть" меня, "как она умеет", - уже во время банно-инквизиторской процедуры я стал проваливаться в дебильно сладостную топь бессознательного существования.

И почти прикемарившего, пребывающего в младенческой истоме, позволил себя укутать в широченный Шурочкин махровый халат.

Я совершенно не препятствовал своему новому подчиненному положению, когда меня, точно маленького мальчишку, несли могучие Шурочкины длани несли, словно баюкая...

Моя правая отпаренная, чистая щека колко касалась обнаженной ядрено пьянящей девичьей грудной лепнины...

Брякнула меня Шурочка на приготовленную, благоухающую прачечным крахмалом, спальную лужайку, - брякнула с чувством исполненного солдатского долга.

И, - абсолютно удовлетворенный, - я задал знойного беспардонно беспробудного храповицкого...

И возвратился я тогда в пошлую явь ближе к обеденному конторскому часу.

И, обнаружил себя в невероятно гостевом неглиже в чужой постели...

В постели под одной прогретой невесомо громоздящейся допотопной супружней периной, имея перед, продирающимися ото сна, глазами чьи-то мощные шоколадные плиты лопаток, обрамляющие бронзовый торс, восходящий Монбланом к очугунело безмятежному крупу...

В тот солнечный обеденный полдень я, по каким-то движениям души (видимо, блюдя старорежимный гостевой этикет), законфузился, вот так, запросто овладеть чужой громадиной гладкой женской плоти...

- А, Вован, сделай добровольную признанку! С кем ты, сучара, шептался по телефону? И давай без базара - мы висели на проводе, и, честно слушали твой уболтаж о нас...

Одновременно с нежным последним междометием, гнусавый низкорослый оппонент, без уведомления дернул на себя ручку хлипкой клееной преграды, и тотчас же подцензурно выразил свое бандитское неудовлетворение.

Нелитературные эпитеты предназначались не моей затаившейся и горестно внимающей особе, а двери из стружечно-фанерного тела, из которой мазурик, с игрушечной проворностью, выхватил обыкновенную железную ручку, придерживаемую тремя цинготно расшатанными ржавыми шурупами.

Наконец-то я дождался мазохистского момента: наконец-то мою старую беззащитную жилплощадь взялись курочить и калечить давножданные пришельцы, добровольно возложившие на себя бремя неутешных кредиторов, возомнившие себя спонсорами моей вполне убого устроенной отшельнической жизни...

У меня вдруг сложилось стойкое болезненное убеждение, вернее, даже самочувствие: мою законную устарелую ручку выдернули не из трухлявой дверной рамы, а из моего живого тела, сочащегося не благовонной липуче холодильной влагой...

Я не успел толком осознать, как же мне достойно среагировать на подобное зверское членовредительство, как окостеневший указательный палец, охвативший смертоносной дугой спусковой крючок, пришел в самостоятельное движение, приведя в необратимое действие весь изготовленный слаженный механизм "нагана", облезшая мушка которого, рыскала, ища невидимую, матерно изъясняющуюся мякотную мишень...

После третьего невообразимо оглушительного залпа личного оружия, я с некоторым запозданием осознал: револьвер мой не зарегистрирован по учету предметов личной самообороны граждан, в связи, с чем меня ожидают весьма неуютные объяснения с представителями органов правопорядка...