Наталия Володина - Последняя песнь трубадура

Звонок в дверь разбудил молодую женщину, спавшую на диване. Она открыла глаза, тяжело поднялась и, натыкаясь на разбросанные по комнате вещи, сумки, задевая пустые и полные бутылки, пробралась к трюмо. Короткие волосы торчали во все стороны, блузка расстегнулась, юбка сбилась. Женщина потянулась за расческой, приблизила лицо к зеркалу и с отвращением отшатнулась. «Тьфу, все на морде».

– Иду, – хрипло крикнула женщина и, не спеша, открыла дверь.

На площадке стояли два парня. Один – очень худой, расхлябанный, с больными глазами и мокрым носом. Другой – статный, загорелый, с волной волос над невысоким лбом. Волос необыкновенных – густых и послушных, чуть волнистых, редкого, по-настоящему пшеничного оттенка.

– Приветик, Ирка, – сказал дохлый. – Это Валек. В узких кругах – Блондин… Где у нас Жорик? – продолжал он, разглядывая бутылки на полу. – Жорика у нас нет. И, стало быть, нет причин не расслабиться на троих.

Ирка мрачно смотрела на гостей. Взяли моду. Каждый дверь ногой открывает.

– Эй ты, Васька, придурок, не хватай тут ничего своими лапами. – Она посмотрела на второго и резко подобрела.

– А блондинчик ничего. – Ирка попыталась изобразить кокетливую улыбку.

Через пять минут все трое мирно пили за столом.

– Ира, заныл Вася. – Ну дай, а? Ну за встречу. Ну в долг.

Женщина приблизила красное потное лицо с блестящими глазами к Блондину.

– А ты? Ну че? Кайф хочешь словить?

Она плюхнулась на пол и вытащила из-под серванта обувную коробку.

А потом они вдруг остались вдвоем – Ира и Блондин. Она придвинула к нему подносик с белым порошком.

– Нюхаешь? Или вмажешь?

– Муж скоро придет? – абсолютно трезвым голосом спросил мужчина.

– А тебе не все равно? – тупо удивилась Ирка.

– Не хами, – прозвучало в ответ ровно и как-то очень презрительно. Это дошло до ее замученного мозга.

– Ты че, козел? – завопила она. – Я его принимаю тут…

Она вскочила со стула и оказалась плотно прижатой к нему. Как из тумана на нее смотрело грозно красивое лицо с волной пшеничных волос.

– Ты че? Ты это, что ли? – забормотала она уже расслабленно, почувствовав его твердую руку на затылке.

– Да, – сказал мужчина и одним отработанным движением сломал ей шею. Хрустнули позвонки, а она не успела даже вскрикнуть.

Вечером началась гроза. Молния сверкала совсем рядом, за окном. Собака дрожала и скулила. Дина задвинула шторы, зажгла в обеих комнатах настольные лампы. Это беспокойство. Ничего конкретного. Просто, как опытная жертва, она чувствовала: к ней опять подкрадывается жестокая ночь. Она взбила подушки, встряхнула одеяло. Достала в кухне из холодильника минеральную воду. Две таблетки снотворного. Дина опустилась на колени перед Топазом, поцеловала в нос и пошептала ласковые слова на ушко. Затем вышла на застекленный балкон и, несмотря на ливень, приоткрыла окно. Что-то в этом есть. Дождь уже пахнет летом. Многие любят непогоду. Оттеняет домашний уют. На свете не было более домашнего человека, чем Дина. Все, что ей сейчас нужно, – это рыжая собака, красивый абажур, стопка книг на тумбочке. Но сегодня ничто не спасет от надвигающейся ночи. Дина будет убегать в сон от воспоминаний, разрывающих грудь, и просыпаться от кошмаров. Еще две таблетки. Отвар ромашки. Ложку меда и стакан теплого молока. Еще мертвому припарка, и можно ложиться спать.

Топаз устроился рядом, как всегда, плотно прижавшись к спине. Баю-бай, дорогой.

Ей снилось, как кто-то душит незнакомую женщину. Не видно ее лица. Какие-то военные закрывали на замок клетку с людьми. А потом она во сне почувствовала, что надвигается самое страшное, то, что случилось. И заставила себя проснуться. Лежала неподвижно в темноте и шептала себе, как привыкла за время своего затворничества.

Я все забыла. Я ничего не помню. Я ни о чем не думаю.

Утро было ясным, теплым, умытым. Дина погуляла с Топиком, приготовила кофе по своему рецепту: полторы ложки «Нескафе Голд», ложку сахара и чашка горячего, не разбавленного водой молока. Достала из хлебницы ржаную лепешку. Завтрак чемпионов. Ей кофе с лепешкой. Ему миску сырой печенки. Теперь можно поспать набело. Дина скользнула в ночную рубашку, с которой рассталась два часа назад. И тут, конечно, затрещал телефон.

– Але, Галя, дорогая, давай потом. Мне нужно поспать часок. Да ты что? Серьезно?

– Еще как серьезно, – рыдала подруга. – Она пришла полчаса назад. Не ночевала! Пьяная вдупель. Ругалась матом.

– И часто она «вдупель»?

– Каждый день. Точнее, ночь. Я вчера ее устроила на работу. К нам в институт. Ну не директором же. Посуду мыть в столовой. Она сбежала оттуда через час. Вот сейчас вернулась домой. И с порога: «Сама мой эти сраные тарелки».

– Подожди. Не реви так. А что там у тебя за шум?

– Это не шум! Это Наташка храпит!

– О господи! Слушай, я подумаю и тебе позвоню.

Дина задумчиво положила трубку. Семь лет назад незамужняя подруга Галя удочерила девочку из детдома. Ей было десять лет, Наташке, ласковой и прилипчивой, как котенок. И вот, пожалуйста. «Вдупель». Собственно, ничего страшного. Сейчас Наташка дома, и ей хорошо: она храпит. Галя о ней беспокоится. А мы ложимся спать. Дина залезла под одеяло. Положила рядом три новых романа. Пролистала по очереди, хватая по фразе. «Эльза шла по подиуму». «Эмма застегнула на шее бриллиантовое колье». «Натали замерла под светом софитов». Черт! Вот оно, решение. Кому действительно сейчас понравятся сраные тарелки? Особенность демографической ситуации состоит в том, что вместо людей женского пола на подмостки жизни вышли потенциальные модели. И среди них полно страхолюдин, которые рядом с Наташкой и постоять не имеют права.

Дина быстро набрала Галин номер.

– Это я. Есть. Звони в модельные агентства. У них там наборы, кастинги или что-то в этом роде. Объявления ищи.

Галя осторожно приблизилась к храпящей дочке. С отвращением принюхалась. Чем от нее несет, кроме перегара? Наташка спала в одних трусиках, не очень чистых. На бедрах какие-то подтеки. Может, ее изнасиловали? Человек десять? Найду и убью всех.

Галя вспомнила, как впервые привела ребенка в дом. Сняла с нее и бросила у порога заскорузлое от грязи платье. И обнаружила, что все тело девочки покрыто какой-то коркой. Не бывает же у детей такой кожи. Волосы слипшиеся, и в них явно кто-то живет. Галя почувствовала жуткий протест. И сразу сообразила, что нужно делать. Она смазала Наташкины волосы керосином, натерла ее всю подсолнечным маслом, велела час посидеть на клеенке, а потом на несколько часов замочила ее в горячей ванне. Девочка немного посопротивлялась, но когда Галя пригрозила ее утопить, смирилась и задремала на подсунутой под голову подушечке. Потом был бурный процесс отмывания. Выбившись из сил, вся взмокшая, Галя бросила Наташке полотенце, а сама вывалилась на кухню. Она капала в рюмку валокордин, когда на пороге появилась обнаженная девочка, розовая, изящная, как фарфоровая статуэтка, вся в стружках мокрых пепельных волос, обрамлявших идеальное личико. Галя ахнула, закутала девочку в халат и поклялась, что никогда не даст ее в обиду.