Евгений Сухов - Валютная могила

Да и куда идти мне теперь, кроме как не домой?

Некуда…

До дома я добрался без происшествий. Несколько раз проверялся: останавливался возле стеклянных витрин и, как бы разглядывая, что там выставлено, скашивал вбок глаза и смотрел, не идет ли кто за мной. Или неожиданно останавливался, приседал, как бы завязывая развязавшийся на кедах шнурок, и незаметно бросал взгляд назад.

Но никакой слежки не заметил…

А дома было хорошо. Я принял душ, переоделся, отправив мое одеяние бомжа в стиральную машину. Затем занялся приготовлением солянки. Это заняло у меня два часа. Пока готовил супчик, думал, как я буду осуществлять свой план, и получится ли у меня то, что я задумал. А вдруг Король не согласится? С другой стороны, что он теряет?

Горячая солянка, да еще с добавкой, сделала свое благоприятное дело. Мысли уже не проносились в голове, а проплывали, как кучевые облака по небу, потом стали двигаться еще медленнее, а вскоре и вовсе исчезли. В благостном бездумном состоянии я прилег на диван и, закинув руки за голову, тихо заснул. Снилась мне разная белиберда: трактора, мчавшиеся наперегонки по Новодевичьему кладбищу, Космос, стреляющий из лука, Любка из Краснодара, обмахивающаяся веером, сложенным из сотенных купюр евро, старлей Воронцов, примеряющий на себя генеральские погоны, и полковник Евгения Валентиновна Носова в парадном кителе и в одних только фильдеперсовых черных чулках. Потом сновидения резко пропали. Мне стало как-то некомфортно, я стал переворачиваться с боку на бок, пока наконец не проснулся…

– Выспались, Аристарх Африканыч? – услышал я наполненный фальшивой доброжелательностью голос и резко сел.

Напротив дивана сидел на стуле и не без интереса рассматривал меня, как смотрят на какого-нибудь необычного и редкого зверька, господин в джинсах и стильном пуловере песочного цвета от Кельвина Кляйна. Чуть поодаль, прислонившись к дверному косяку, стоял тот самый господин в сером костюме, который наблюдал за мной на Белорусском вокзале. Он неотрывно смотрел на меня, готовый, наверное, метнуть в меня нож или выстрелить в голову, сделай я какое-нибудь неверное движение, которое он сочтет опасным для человека в песочном пуловере.

– Вы удивлены? – серьезно спросил непрошеный гость, что сидел напротив меня. – На вашем месте я был бы удивлен не очень, поскольку за последнее время вы натворили столько дел, что не ожидать ответной реакции было бы непозволительной бесшабашностью…

– Да, вы правы, я не очень удивлен, – произнес я, мучительно соображая, как дать понять тем, кто за мной присматривает, что у меня опасные гости.

– Вы, наверное, сейчас размышляете, какой знак подать вашим охранникам из фээсбэ, что вы в опасности? – с пониманием спросил человек в песочном пуловере от Кельвина Кляйна. – Ну так вы напрасно на это надеетесь. Те двое, что были приставлены охранять вас, уже ни на что не среагируют. Они, видите ли, потеряли такую возможность. Вместе с жизнью.

Сомнений не оставалось: мои охранники убиты и уже ничем мне не помогут (при этом я нервно сглотнул). Надлежало выкручиваться самому. Но как? Любое мое резкое движение, и мне крышка. Этот в сером – профи, он не даст мне даже замахнуться. А с другой стороны, чего и они меня не прикончили, когда я спал? Наверное, хотят сначала поизмываться надо мной, а уж потом прикончить. Им, садистам, хочется посмотреть, как я буду дергаться и метаться, пытаясь всеми доступными способами сохранить свою жизнь… Уж коли так вышло, моя задача – всеми доступными средствами сохранить достоинство и не дать им почувствовать полную и безоговорочную победу. Если пришли убивать, то все равно убьют. Значит, надо держать осанку. А виляния копчиком не дождетесь.

– Чай, кофе? Сигареты, спички, коробок? – предложил я как можно более непринужденно.

– Браво! – Человек в песочном пуловере даже легонько похлопал в ладоши. – Ваше самообладание делает вам честь.

– Выходит, она у меня есть, – ответил я. – А у вас?

– А у меня поистрепалась, – просто ответил человек в песочном пуловере от Кельвина Кляйна. – И это делает мою жизнь намного легче, проще и приятнее. И совести у меня нет, – добавил он. – Вы не замечаете разве, что эти слова и понятия все реже и реже употребляются и в печати, и в устной речи? Честь, совесть, честность, порядочность… Они вышли из обихода. Как-то незаметно улетучились… Это уже анахронизмы! Вы, Аристарх Африканыч, как грамотный и наблюдательный человек, не станете с этим спорить…

– Не стану, – покачал я головой.

– А ведь пережитками прошлого эти слова и, главное, понятия сделали мы. Мы стерли их из обихода. За какие-то тридцать лет! Мы забили головы людей жаждой потребления вещей и удовольствий. Из молодежи уже никто не пойдет работать на фабрику или завод. Даже за хорошие деньги. Мы напрочь отбили охоту к физическому труду. Мы развалили образование и медицину. Развалили экономику. Внесли хаос и неразбериху во все, что окружает рядового человека, лишив его каких бы то ни было ориентиров и сделав жизнь одной большой заботой. Ему некогда думать о чести и совести, а тем паче блюсти их, потому что ему надо кормить себя и семью и решать ежедневные проблемы, которых море… Мы уничтожили мораль. Семья как институт вот-вот развалится. Вы вымираете. Деградируете. Еще немного, и от страны останется пшик. И вот тогда придем мы. Да нет, – весело посмотрел на меня человек в песочном пуловере, – мы уже пришли. Наши люди везде: в министерствах, правительстве, Думе, полиции, фээсбэ… А еще в науке, культуре, средствах массовой информации… Причем на ключевых позициях или около того… Причем большинство из них даже сами не понимают, что стоят на нашей стороне. Вам ведь запретили вести дальнейшее расследование по вагонам с евро? И передачи на вашем телеканале об этом никакой не будет, верно? Как и на всех иных телеканалах о вагонах с евро не будет сказано ни единого словечка. И показывать вы публике будете то, что вам велят. И говорить, что велят. Нет, говорить вы можете все, что угодно, ведь у нас свобода слова. Все, кроме правды. Как это давно уже и происходит. И изменений в такой, в угоду нам сложившейся ситуации не предвидится. Ну, разве лжи в скором времени станет еще больше… Нет, господин Русаков, одиночкам вроде вас нам не помешать, а уж, тем паче, не остановить всю эту махину, что движется на вас…

– Я не сомневаюсь в том, что вы знаете, о чем говорите. И в ваших словах, должен признать, много правды, – заметил я, стараясь казаться как можно более спокойным. – Но для меня это все ничего не меняет.

– И, конечно, вы не примете наше предложение сотрудничать с нами, – без всякой вопросительной интонации произнес человек в песочном пуловере. – И двадцать тысяч евро, которые сейчас, сию минуту могут оказаться вашими, вас совершенно не заинтересуют…