Антон Грановский - Заблудшая душа

Глеб поморщился. Девушка усмехнулась и махнула рукой с зажатой между пальцами сигаретой.

— Впрочем, — презрительно сказала она, — откуда тебе знать, кто такой Роберт Патиссон. У тебя ведь здесь даже телевизора нет, а в кинотеатры ты не ходишь.

Глеб ничего на это не сказал. И тогда она заговорила снова:

— Я тебе уже надоела, да? Ты ждешь не дождешься, когда я оставлю тебя в покое? Только со мной так не выйдет. Я тебе не какая-нибудь дешевая шлюха.

Глеб снова поморщился, как от зубной боли.

— Думаешь, от меня можно так вот запросто отмахнуться? — продолжала блондинка. — Переспал пару раз — и до свиданья?

— Это звонил твой муж, — сказал Глеб. — Прошу тебя, оденься.

Девушка раскрыла было рот, чтобы что-то сказать, но вместо этого вскочила с кровати, яростно вмяла дымящуюся сигарету в пепельницу и стала быстро одеваться.

Одевшись, она вытащила из сумочки расческу и причесалась. Ее хорошенькое лицо было искажено гневом.

— Иди, открой мне дверь! — процедила она сквозь зубы, одаривая Глеба таким взглядом, что, будь он куском стекла, он бы разлетелся вдребезги.

Глеб, ни слова не говоря, вышел в прихожую. Девушка направилась следом за ним.

На пороге квартиры она обернулась и с угрозой произнесла:

— Я это запомню, Глеб. Советую тебе почаще оглядываться по сторонам.

— Спасибо за заботу, — поблагодарил ее Глеб. — Ты тоже под ноги смотри.

Девушка отвернулась и сбежала по ступенькам вниз. Глеб закрыл за ней дверь, посмотрел на свое отражение в зеркале, взъерошил ладонью волосы и хмуро произнес:

— Н-да.

Одевшись и выпив чашку крепкого кофе, он вышел в прихожую. Обулся, накинул плащ и повернулся к зеркалу. Лицо бледное, осунувшееся, под глазами фиолетовые тени, в глазах — усталость и скука. «Видела бы меня Маша», — подумал он вдруг.

При мысли о бывшей жене Глеб нахмурился, взял с полки связку ключей и, пребывая в самом мрачном настроении, вышел из квартиры.

Пресс-конференция «модного современного писателя Глеба Корсака» проходила в Центральном доме книги. Сам Глеб Корсак восседал за столом. Его каштановые, с серебрящейся прядкой, волосы были аккуратно причесаны, а глаза надежно упрятаны за темные стекла солнцезащитных очков.

Руку подняла журналистка из дамского журнальчика.

— Да, — кивнул Глеб.

Девушка поднялась с места и спросила немного свысока:

— Говорят, что у вас — как у писателя — наступил творческий кризис? Это правда?

— Спросите это у тех, кто говорит, — небрежно обронил Корсак.

— Значит, вы уже пишете новую книгу?

— Возможно.

— А нельзя ли поточнее?

Глеб хмыкнул:

— Вы хотите, чтобы я произнес монолог?

— А вы можете? — едко улыбнулась журналистка.

— Пожалуйста. — Корсак снял темные очки и положил их на стол. Взглянул на журналистку и сказал: — На свете все меньше вещей, которые могут выбить меня из колеи или заставить смутиться. Я научился без потерь переживать депрессии, душить в себе приступы меланхолии. Сдержанность и спокойное бесстрашие — вот что должно стать привычкой мужчины, переступившего сорокалетний порог. Я давно понял, что, например, давать нищему мелочь нужно не из жалости, а единственно потому, что так надо. Точно так же, как надо придерживать за собой дверь в метро, чтобы она не разбила лицо тому, кто идет следом. Этого требует закон необходимого приличия.

В первые секунды монолога журналисты замерли в удивлении. Теперь по их рядам пробежал недоуменный ропот.

— Я дожил, наконец, до такого возраста, — продолжил Корсак, не обращая внимания на недовольные лица, — когда в человеке начинаешь больше всего ценить не какие-то особенные таланты, обостренную чувственность или неординарные душевные качества, а элементарную порядочность. Порядочность в виде приобретенной с годами привычки. При этом, увы, не особенно надеясь встретить ее в каждом новом знакомом.

Глеб замолчал. Несколько секунд в помещении царила тишина, затем один из журналистов, корреспондент «желтого» издания, весело проговорил:

— Думаю, нас всех впечатлил ваш пафосный монолог. Но я хотел бы спросить вот что…

— Пресс-конференция окончена, — сказал Глеб, надел темные очки и поднялся со стула.

Журналисты снова недовольно зароптали. Представитель издательства вскочил вслед за Корсаком и тихо проговорил:

— Глеб Олегович, так нельзя. Они же черт знает что понапишут в своих газетах.

— Пусть пишут, — сухо обронил Корсак.

Он выбрался из-за стола и пошел к выходу. Открыл дверь, вышел к коридор, закрыл за собой дверь, чувствуя облегчение, словно оставил журналистов не просто за дверью, а где-то за границами собственного существования. Сунув руку в карман, Глеб направился к месту для курения, но, ощутив пустоту в кармане, с досадой вспомнил, что оставил сигареты в пресс-зале, на столе.

Глеб остановился.

«Ну? — с усмешкой спросил он сам себя. — И какая еще неприятность произойдет сегодня?»

И, словно отозвавшись на вопрос, в кармане у него зазвонил мобильник.

— Лучше бы я оставил там телефон, — проворчал Корсак, доставая трубку. Затем прижал мобильник к уху и недовольно проговорил: — Слушаю.

— Глеб Олегович Корсак? — уточнил незнакомый голос.

Глеб отнял телефон от уха и глянул на дисплей. Отобразившийся номер был ему не знаком. Глеб снова прижал мобильник к уху:

— Он самый.

— Ваш дядя, Борис Алексеевич Корсак, умер.

— Что?.. Как умер?

— Сгорел, — отозвался скорбный голос. — Вместе с районным музеем, которым руководил.

Глеб перевел дух.

— Ясно.

— Похороны и поминки назначены на послезавтра. Всего доброго!

И незнакомый собеседник положил трубку. Опустив телефон, Глеб несколько секунд стоял неподвижно, потом вздохнул, сунул трубку в карман и зашагал к лифту.

Директор издательства «Русмир» Илья Игоревич Полонский просматривал деловые бумаги, когда в дверь постучали. Полонский оторвался от бумаг и громко сказал:

— Войдите!

Дверь открылась, и на пороге появился Глеб Корсак.

— А, Глеб Олегович! — На толстом лице Полонского появилась улыбка. — Проходи, садись!

Глеб вошел в кабинет и сел на стул.

— Ну? — спросил он. — Зачем звал?

— Как дела? — спросил Полонский, придавая своему румяному одутловатому лицу выражение отеческой заботы.

— Все в порядке, — ответил Глеб и потянулся за сигаретами в карман. — У тебя можно курить?

— Нет, — ответил Полонский. — Я бросил, и тебе не советую. Курить вредно.

Глеб нахмурился и убрал руку из кармана.

— Не нравится мне твой вид, — заметил Полонский после паузы. — Ходишь бледный, осунувшийся… Ты, часом, не того… — Директор издательства легонько щелкнул себя пальцем по шее. — Не злоупотребляешь?