Анна Малышева - Сфинксы северных ворот

— Я хочу просить вас об одолжении. — Делавинь вновь повернулся к Александре. Его взгляд был спокоен, голос звучал дружелюбно. — Не хотелось бы лишних слухов в деревне… Нашим, местным, только дай посплетничать… Раз уж вы оказались здесь, значит, вас сама судьба послала, чтобы мне помочь!

— Я слушаю… — с замиранием сердца проговорила женщина.

— В подробности вдаваться не буду, но обстоятельства таковы, что мне срочно понадобилось раздобыть денег. — Делавинь говорил с легкой усмешкой, словно предлагая собеседнице оценить всю смехотворность своего затруднительного положения. — Занять негде, брать кредит затруднительно… Да на мне их уже несколько. Я решился продать Лессе одну семейную реликвию…

— Сфинксов! — кивнула Александра.

— Именно… — вздохнул Делавинь. — Придется с ними расстаться… Но будет не так уж плохо, что они вернутся на свое законное место, сюда, к гроту…

— Это будет прекрасно. — Теперь Александра тоже разглядела белую машину Симоны, показавшуюся вдали в полях. — Это будет просто замечательно. Но… какую услугу я могу вам оказать?

— Видите ли, мне не хотелось бы, чтобы Симона, а вслед за ней и вся деревня узнали, что это я продаю сфинксов… — признался Делавинь. Его лицо приобрело привычное сумрачное выражение, он говорил торопливо, следя взглядом за приближавшейся машиной. — Сбежится целая толпа глазеть, как их увозят… Начнут судачить… Все ведь думают, что я продал их вместе с домом вашей подруге. Мои затруднительные обстоятельства всем известны, так что никто меня не осуждал… Тем более, сфинксы остались на прежнем месте. И вот, чтобы не поднимать шума, я решил сказать Симоне, что сфинксов продает Натали, а меня она попросила представлять ее интересы…

— А Наталья об этой продаже знает? — сощурилась художница. — Она призналась мне, что сама мечтала приобрести сфинксов…

— Ей ни к чему знать, продаю я свою собственность или нет! — в сердцах ответил Делавинь. Белый «ситроен» Симоны был совсем рядом. — К тому же она не могла предложить мне настоящей цены. Так вот, увидев вас здесь, я подумал — будет куда убедительнее, если вы выступите посредником вместо меня. Как бы от лица своей подруги! Таким образом, мое имя вовсе не будет упоминаться в этой сделке! Я, со своей стороны, обещаю комиссионные…

— Не стоит! — быстро проговорила художница, мигом оценив ситуацию. — Мы поступим иначе… Я помогу вам и комиссионные получу, но не от вас! Не стану же я пользоваться вашим стесненным положением и обирать детей…

— Я не могу допустить, чтобы вы трудились даром! — с апломбом начал Делавинь, но Александра остановила его, шикнув и положив ему руку на локоть:

— Если будете спорить, я уйду прямо сейчас! Пешком, через поля! Теперь я знаю короткую дорогу в деревню, которую даже не все местные знают!

На его темном лице показалась неопределенная улыбка. Они замолчали вовремя — спустя несколько секунд белый «ситроен» остановился посреди двора, в нескольких шагах от них. Встревоженная Симона, опустив стекло, высунула голову. Дорогой шелковый платок сбился ей на затылок, она раскраснелась и дышала тяжело, возбужденно.

— Натали передумала? Она продает? Александра, почему вы здесь?!

— Наталья согласна. — Художница приветственно махнула рукой. — Я же говорила вам, что все закончится к общему удовольствию!

Симона выбралась наружу, с силой хлопнув дверцей машины. Ее глаза горели.

— Пьер через пару часов подъедет! Я созвонилась с ним и вернула с полдороги. Он едва не уехал в Нормандию, к матери… Но если вы торопитесь, мы можем все решить и без него… Он мне дал полную свободу…

— Мы можем подождать, — сказала после краткой паузы Александра, обменявшись с Делавинем вопросительными взглядами. Мужчина едва заметно кивнул ей, пока Симона, отвернувшись, махала Жанне, вышедшей на террасу коттеджа.

— Что ж, подождем! — громко повторил за ней Делавинь, и важность его тона, многозначительность, приданная простой фразе, сделала бы честь любому из родовитых призраков парка.

Пока все трое шли к коттеджу, Жанна, ожидавшая на террасе, скрестив руки на груди, была неподвижна, как изваяние. Александра прошла в шаге от нее, и служанка даже не шевельнулась. Она словно грезила наяву, глядя поверх ограды парка, туда, где в золотистой дымке над влажными зеленеющими полями, простиравшимися до самого горизонта, пел невидимый глазу жаворонок.

— Довелось мне как-то беседовать с одним коллекционером, который в юности занимался фехтованием и даже был чемпионом СССР среди юниоров в каком-то давнем, антикварном году…

Оторвав еще один кусок багета, Александра бросила его в воду, перегнувшись через парапет набережной. Стайка красно-бурых уток, жавшихся у опоры моста, заметила наконец ее действия и неторопливо подплыла к высокой стене набережной, поросшей выше линии воды узкой лентой мха. Оказавшись в тени башен Консьержи, утки сделались почти черными. Художница отвернулась от Сены и сощурилась, глядя на солнце, поднимавшееся над Парижем.

— При чем здесь фехтовальщик? — спросила Наталья, глядя на то, как утки разрывают клювами размокший в сизой воде хлеб. — Я не успеваю следить за твоей мыслью…

— Я сама едва за ней поспеваю, — улыбнулась Александра. — Этот человек собирал подстаканники, и только подстаканники… Но речь не о них. Он рассказал мне, среди всего прочего, что существует совершенно особый вид фехтования, так называемый мензурный, или прусский стиль. Рука фехтовальщика в локтевом суставе неподвижна, как окаменевшая, двигается одна только кисть. Чтобы достичь этого эффекта, ученикам зашивали руку в специальную толстую шину. Противник поражался при этом не уколом рапирой, а порезом. Поэтому у германских студентов, которые были отчаянными дуэлянтами, на лицах места целого не имелось, они были испещрены шрамами, а вот корпус и внутренние органы оставались в полном порядке. Изуродовать друг друга для этих господ было делом чести и принципа. Именно с этой целью они и дрались.

— Мне трудно в это поверить, но я сейчас начну хохотать… — На лице собеседницы и в самом деле появилась бледная тень улыбки. — При чем тут германские студенты-дуэлянты?!

— Да при том, что вся эта распря со сфинксами оставила у меня впечатление такого же не смертельного, но принципиального поединка. — Запрокинув голову, Александра любовалась конусообразными черными куполами башен Консьержи. — Много болезненных царапин, много взаимных нападок… И ни одного погибшего! Все разошлись после поединка, довольные друг другом, и отправились по своим углам растравлять раны, чтобы после хвастаться шрамами. Скажем, ведь ты довольна?

— Я? Довольна? — эхом откликнулась подруга. — С чего бы это?