Кирилл Казанцев - Бей первой, леди!

Юльку задвинул на заднее сиденье — та слушалась беспрекословно, даже не спросила, что за машина и откуда. Села, обхватила сумку и уставилась в окно, пока ехали через город, так и сидела, прикусив губу. Макс изредка поглядывал на девушку в зеркало заднего вида, убедился, что реветь она не собирается, и сказал:

— Юль, зачем? Зачем ты это сделала, объясни. Я никому не скажу, вот зуб даю.

Девушка чуть улыбнулась, откинула волосы с лица, но продолжала молчать. Глянула мельком, как звереныш, и снова отвернулась, намотала ремень сумки на ладонь. Максу вдруг показалось, что она сейчас выскочит из машины и сбежит, уже окончательно и навсегда, тем более что в пробке встали, поток еле ползет, и «Приора» постоянно спотыкается. Поэтому Макс в зеркало смотрел больше, чем на дорогу, и продолжал:

— Ну и чего ты добилась? Сбежать хотела? Помню, вчера слышал. Добегалась, дуреха? Как ты хоть до вокзала-то добралась?

— Попутку поймала, — проговорила девушка, не отрывая взгляд от окна.

О, заговорила, это хорошо, дальше легче пойдет.

— Молодец, сообразила, — искренне издевался над ней Макс, потом глянул в зеркало и решил, что с юмором, пожалуй, пора заканчивать. Юльке и так досталось по полной, урок она хороший получила, и вообще уже все закончилось. Хотя стоп — это вряд ли, у нее теперь опыт имеется. Кстати, насчет опыта…

— Камера — твоя работа? — спросил Макс, девушка помедлила и кивнула. Неслабо, выходит, она готовилась и в грозовую ночь свой план осуществила. Но зачем? Просто до вокзала прокатиться или до Москвы? Ей только пальцем шевельнуть — Рогожский ее лично как на крыльях домчит. А тут вокзал, бомжи, электричка… Странный выбор.

— Зачем… — снова начал Макс, но сменил тактику, вспомнил вчерашний разговор и решил зайти с другой стороны. — Мне тут сказали, что… в общем, я слышал, что тебя похитили зимой. Держали в подвале, кололи какой-то дрянью, и что мать заплатила за тебя кучу денег. Ты хочешь, чтобы это повторилось? — решил он понагнетать обстановку.

Это сработало, девушку точно морозом обдало, она поежилась и тихо ответила:

— Нет, не хочу. Я чуть не умерла тогда. Из-за этих проклятых денег. Я думала, что мне конец. — Она говорила так просто и обыденно о самом, наверное, жутком событии в своей жизни, что Максу стало стыдно. Такое и для взрослого мужика бесследно не пройдет, а тут задохлик, глупая девчонка, стрекоза. Но, по логике, она теперь безвылазно за забором сидеть должна и радоваться, что забор высокий, а вокруг полно охраны, а вот поди ж ты! Сбежала — и сразу вляпалась, ну, это ладно, это проехали, не в этом дело.

Пробка наконец тронулась, Макс смотрел вперед, прикидывая, как бы это безобразие объехать, и пока другого пути, кроме прямого, не видел. Подумал, что надо бы Рогожскому позвонить, предупредить, что везет их сокровище, но решил сначала кое-что для себя разъяснить, сам, а не с чужих слов.

— Хорошо, — сказал он, не забывая посматривать в зеркало заднего вида, — допустим, что ты чуть не умерла. Нет, я верю, верю, — торопливо добавил он, перехватив на себе полный злости и отчаяния Юлькин взгляд. Тут полегче надо, а то и правда из машины сиганет, с нее станется. — Так вот, я что сказать хотел, — начал он, осторожно подбирая слова, — ты зачем сбежала из дома, раз тогда так страшно было? Просто причину мне назови, и все, я никому не скажу. Человек я у вас новый, попал случайно и вряд ли надолго задержусь, так что не переживай, мне ваши дела без надобности, а болтать я не буду. Ну, валяй, колись, мне же интересно.

Юлька теперь смотрела строго перед собой, на дорогу, на встречные машины и дома, на людей, что шли по тротуарам, на собак, на ворон. Потом принялась разглядывать собственные пальцы, крутила вокруг среднего толстое золотое кольцо, подышала на него и потерла о коленку. Потом снова отвернулась к окну и сказала:

— Я ее боюсь.

— Мать? — с полоборота сообразил Макс. Все понятно, Левицкая следит за каждым шагом девушки, и это объяснимо: она тоже боится, боится нового кошмара с подвалом и разговорами по скайпу. Любой бы на ее месте боялся….

— Она мне не мать, — резко сказала Юля, — а мачеха. Это жена моего отца, он умер в прошлом году, и Левицкая убила его, чтобы забрать его деньги. А теперь от них ничего не осталось, и ей нужны мои. Но она их не получит, я постараюсь, можешь мне поверить.

Макс слегка обалдел от признания, но виду не подал. Зато получил подтверждение собственным домыслам: не зря он еще вчера заметил, что мать и дочь не похожи, думал, дело в другом, а оказалось совсем не так. Мачеха, значит, но падчерицу Левицкая любит как родную — такие эмоции, что он утром видел, подделать невозможно, да и незачем, если разобраться. Мачеха… Ну что ж, теперь многое понятно.

— Да ладно тебе, — примирительно сказал Макс, — она тебя любит, а ты…

— Она мои деньги любит, — оборвала его девушка, — это целое состояние, мне оставил его отец, когда я еще была маленькой. Счет в швейцарском банке, вклад с процентами, что набежали за это время, дом в горах, квартира в Цюрихе — это все мое, и Левицкая этого не получит.

Дорога вывела их за город, и скорость тут можно было запросто прибавить, даже выжать из «Приоры» все, на что та была способна, но Макс этого делать не спешил. Наоборот — съехал в правый ряд и неспешно катил там, переваривая услышанное. Вот кто настоящая миллионерша — сидит на заднем сиденье и глазищами из-за очков сверкает, а Левицкая по сравнению с ней так, мелко плавает и вообще рядом не стояла. Счет в банке за границей — это ж обалдеть сколько денег, и папаша у Юльки, судя по всему, был не промах. Жаль, что умер, а так бы еще дочке миллион-другой подкинул, и совсем бы хорошо было.

— Да ерунда, — свернул он разговор на другое, — с чего ты взяла, что твоя мачеха виновата? Как он умер, твой отец?

Вопрос прозвучал резко и даже грубо, но голос девушки не дрогнул, и ответ поразил Макса еще больше. Он ожидал услышать историю в духе славных девяностых: про расстрел машины, например, или поджог дома, а ему негромко сказали: «Самоубийство», и все, думай теперь что хочешь.

— Тем более, — уже не так, но все еще уверенно сказал Макс, потихоньку набирая скорость, — видишь, он сам…

— Левицкая довела его, — спокойно сказала Юля, — довела до самоубийства. Он был крещеный, и в церковь ходил, и знал, что самоубийство — это грех. Он не сам, его довели или помогли. Это Левицкая, это она, сука, я ее ненавижу и боюсь. Она забрала себе отцовские деньги, а теперь подбирается к моим. Тварь!

— Что за выражения! — растерянно бросил Макс. Он окончательно растерялся и Юльке, конечно, не верил, но было в ее словах что-то, что отвечало его собственным ощущениям. Деньги, деньги, куда ни глянь в этой истории — везде деньги, и Юлька еще нахлебается в своей жизни бед из-за «желтого дьявола», уже нахлебалась, вот и сидит как пришибленная.