Инна Бачинская - Две половинки райского яблока

Я не знаю, о чем думал идиот Стульчиков, но я прекрасно помню, о чем думала я… Не подумайте, что я хотела украсть туфли, нет! Но в ту минуту, рассматривая свои изумительно красивые ноги, я поняла Стульчикова: страсть завладеть маркой помутила его сознание и толкнула на безумный поступок. Я, как инженер Стульчиков, тоже совершила безумный поступок, объятая страстью. Я купила эти туфли! Принесла домой, вынула из коробки. Поставила на стол. Даже не сняв пальто, уселась на диван. Последний раз я испытывала подобный восторг лет… неважно сколько назад, в первом классе школы, когда родители подарили мне красную курточку с молниями вдоль и поперек.

На другой день после приобретения туфель я просто светилась, и, наверное, поэтому меня заметил наш притча во языцех, наш Дон Жуан и плейбой Георгий Кириллович Андрус, генеральный директор Союза. Между нами, девочками, – Наш Жора. Бабник с той еще репутацией. Лощеный красавчик, пребывающий в прекрасном расположении духа, вызванном отличным пищеварением, безукоризненным здоровьем и удовлетворенными потребностями, в том числе сексуальными, что достигается наличием известного количества денег. Справедливости ради необходимо заметить, что Жора был далеко не глуп, образован и даже начитан. Он не был гротескным полуграмотным новым русским из анекдота со всякими корявыми словечками. Нет, Наш Жора был из тех, кто тратит деньги не только на физические потребности, но и на духовные, вроде фильмов культовых Альмодовара и Кустурицы, компактов с классической музыкой и хороших книг, которые он действительно читал и мог внятно выразить, что ему в них понравилось или не понравилось. Не забыть море обаяния. Из чего следует, что Наш Жора был незаурядным человеком. Ну, а женщины… это особая статья. С женщинами все ясно. Когда этот небожитель спускался с небес – со своего четвертого этажа, заглядывал к нам, улыбаясь и благоухая бесценными туалетными водами, интересовался, как мы… вообще, то да се, – стон стоял кругом!

Зачем он это делал? Исполнительный директор был хам из хамов, заведующие отделами надували щеки и презирали нижестоящих, и только Наш Жора… Зачем? Ах, зачем? Да очень просто – Жоре нравилось быть любимым и желанным. Особенно сильно это чувствуется в окружении женщин, разумеется, а о том, что работали у нас в основном женщины, даже не стоит упоминать. Мы были той самой свитой, которая играет короля.

Орлиным взглядом Жора выхватывал из толпы новое женское лицо. Со всеми вытекающими последствиями, если лицо это было молодым и привлекательным. Я не хочу сказать, упаси боже, что тут же начиналось давление, преследования, ультиматумы… нет! Ничего такого не было и в помине. Он просил зав. отделом прислать ему новенькую с каким-нибудь пустяковым документом… и так далее. Если бы новенькая отказалась нести документ, Жора только плечами пожал бы: «Чудачка!» Но обычно никто не отказывался. Ни одна из нас не стояла насмерть, защищая свою честь от посягательств Жоры. Наоборот, бежала вприпрыжку, а потом, сияя глазками, делилась подробностями. Времена, когда можно было написать «кто честной бедности своей стыдится и все прочее, тот самый жалкий из людей…», миновали. Мы не то чтобы стыдились своей бедности, но и гордиться особенно было нечем. А мораль и бедность не всегда идут рука об руку. Туфли за полторы зарплаты хоть и поднимали самооценку, но заставляли вспомнить, что неплохо бы к ним еще и платье, и пальто, а то и шубу.

Жора не был жаден, и очередная обласканная на другой день появлялась на работе в новом платье, с новым колечком или серьгами.

Короче говоря, на следующий день после исторической покупки Жора меня заметил. Со всеми вытекающими последствиями. А что бы вы сделали на моем месте? Я пошла, разумеется, но выждала перед тем пятнадцать минут, которые просидела, как на иголках. Девочки бросали на меня нетерпеливые взгляды, а Зинка, наконец, рявкнула: «Да пойдешь ты или нет, в конце концов! Ведь ждет!», выразив тем самым настроение масс.

Жора включил все свое обаяние. Он поднялся мне навстречу, улыбаясь, как родной. И глаза у него при этом были… Я, покраснев до ушей, но гордо вскинув голову, протянула ему документ, который он небрежно положил на письменный стол.

Интерьер Жориного кабинета впечатлял. Сияющий паркет, сияющая мебель, сияющие корешки книг в сделанных на заказ полках красного дерева, вид на парк из окна. Ну, и всякие мелочи, вроде телефонов, плоского монитора «Сони», хрустального графина, серебряного стакана с карандашами. А также фигурки животных из малахита, розового кварца, лабрадорита – крошечные бычки, лягушки, пантеры. А также невероятно красивый земной шар на полированной деревянной подставке в углу, сработанный из натуральных полудрагоценных камней и заключенный в золотые ребра меридианов и параллелей – синие океаны, зеленые материки, белые пики гор.

Он усадил меня на кожаный диван… Даже самые записные сплетники твердо знали, что Наш Жора никогда ничего не позволяет себе на работе, хотя диван располагал к этому как нельзя более. Я утонула в этом диване, только острые коленки торчали. Поза неудобная, лишающая человека последних крох уверенности в себе. И лишь мысль о том, что Жора никогда ничего себе не позволяет на этом диване, придавала мне сил. Жора поинтересовался, как мне работается…

Как мне работается? Я числюсь старшим экономистом, но в экономике у меня весьма небольшие познания, приобретенные на полугодичных курсах от биржи труда, так как работы по профилю они для меня не нашли. Наша организация называется Банковский союз, как я уже говорила, и является чем-то вроде профсоюза банкиров. В мою обязанность входит оформление писем первым лицам страны вплоть до премьер-министра и даже президента с разными дельными предложениями, которые родил наш Союз на основании писем и жалоб директоров банков. Дельные предложения касаются возможных поправок к закону номер тра-та-та об усовершенствовании положения о банковских операциях тра-та-та, а также о введении поправки к закону тра-та-та… и так далее. Работа творческая, требующая полной отдачи и сосредоточенности, чтобы, упаси бог, не перепутать номер закона или фамилию адресата. Разумеется, составляю письма не я, а исполнительный совет Союза, а я уже потом перевожу их на человеческий язык, перепечатываю, делаю копии, подшиваю и складываю в архив: мы, на всякий пожарный, храним документы в двух архивах – электронном и печатном, а оригинал отправляю. Того, что платят за эту работу, мне хватает на общественный транспорт, еду и скромную одежду. Вот даже туфли купила…

Я ответила Жоре, что мне работается хорошо, спасибо. Работа нравится… Он, кажется, удивился – огонек интереса промелькнул в глазах. Не известного толка интереса, а вполне нормального. Я добавила, что это не совсем то, правда, к чему я себя готовила. Не удержалась, выложив на стол единственный свой козырь – образование. Иняз – английский, немецкий, французский, – это придавало мне хоть какой-то блеск. А почему банк, спросил он. А потому, что переводчиков и учителей иностранных языков – пруд пруди, хорошие места без связей не обломятся… Школу, где я работала шесть лет, закрыли. Бюро технического перевода, которых еще недавно было, как грибов, осталось мало, и за работу почти не платят. Тем более я терпеть не могу технический перевод. И вот, пришлось стать экономистом. Старшим. Потому что просто экономистом у нас называется всякий курьер. Для солидности. Но получает при этом, как курьер.