Антон Леонтьев - Венец творения

На меня же бросились разъяренные кошки, кажется, приученные к нападению на человека, отпихнув которых, я выкатилась из дома генерала и понеслась прочь.

В лесу подле Мухиной дачи я натолкнулась на господина Ушайко. Дав волю своим чувствам, я обвинила его в малодушии и подлости. Студиозус, ухмыляясь, заявил, что я сама виновата. И что, если бы я предпочла не «этого хахаля Мишутку», а его самого, то все могло бы быть иначе. Тратить время на это ничтожество мне не хотелось.

Вернувшись в комнату, я задумалась. Итак, генерал Прошкин, этот прелестный старикан, тоже был замешан в убийствах, причем руки у него были по локоть в крови — и отнюдь не в переносном значении!

Но как же так? Получалось, что под подозрением были и старый граф, и неутешный вдовец Тугодумов, и наглый студент-агроном, и даже баронесса фон Зиммиц и чопорная экономка Луиза Артамоновна! А теперь и генерал Прошкин!

Неужели они все…

Неужели они все в самом деле убийцы?»

«23 августа 1913 года . Мне так не хватает Мишеньки! Потому что я окружена врагами. И центром всего ужаса является Мухина дача. Я все думала, что генерал Прошкин нагонит меня, приедет к нам в поместье, пришлет полицию… Ничего такого он не сделал!

И не потому, что боялся разбирательства, ибо, если бы я даже и заявила, что он хранит в шкафу высушенные человеческие скальпы, никто бы этому в свете предыдущих событий не поверил. А если бы все же и поверили и отправились бы к генералу домой, то наверняка не нашли бы ничего компрометирующего — все давно уже было перепрятано!

Я знала, что самым правильным было бы немедленно бежать с Мухиной дачи. Но я ведь дала слово, что выведу на чистую воду убийц Сашеньки! И не могла же я бросить на произвол судьбы свою воспитанницу Женечку, так прикипевшую ко мне душой!

Да и побег с Мухиной дачи положил бы, не исключено, конец моим отношениям с Мишенькой. А любовь к нему сильнее любого кошмара!»

«24 августа 1913 года . Сегодня генерал Прошкин пожаловал в гости к старому графу. Чуть позже подкатила и баронесса фон Зиммиц. Старый вояка был любезен, как обычно, и меня заставили сидеть в гостиной рядом с ним, пить чай и вести непринужденную светскую беседу. Когда на мгновение я осталась один на один с гостями, генерал игриво похлопал меня по руке и произнес:

— Liebchen, вы правильно сделали, что не подняли скандала! Все равно бы это ничего не дало! Кстати, не беспокойтесь, мои артефакты уже в надежном месте. И голова вашей подруги — тоже! Она — венец моей коллекции!

А баронесса, хрюкнув, благостно улыбнулась. Я пулей вылетела из гостиной, невзирая на грозный окрик Луизы Артамоновны, поднялась к себе и, упав на кровать, долго плакала. Плачу и сейчас, выводя эти строки».

«27 августа 1913 года . Кстати, о Луизе Артамоновне. Только что увидела, как она, вертясь в кухне и воспользовавшись тем, что кухарка отвернулась, подсыпала что-то в кастрюльку с кашкой для Женечки. Я не могла допустить, чтобы ребенок отведал этой гадости, потому что то, что оказалось в кастрюльке, было явно не сахарной пудрой.

Поэтому пришлось изобразить из себя недотепу и перевернуть кастрюльку с кашей на пол. Экономка бушевала, как тайфун южных морей, я рассыпалась в извинениях и заявила, что сама приготовлю кашку для Женечки.

Что и сделала, не подпуская ни на миллиметр экономку к очагу. А потом и к тарелке. Выходит, что Женечка в смертельной опасности! Хочу поговорить с графиней, но та лежит с мигренью и никого до себя не допускает».

«28 августа 1913 года . Смогла все-таки прорваться в будуар к Марии Ростиславовне, но та не могла взять в толк, что я хотела донести до нее. А потом появилась все та же экономка и выпихнула меня прочь.

Я во время приготовления пищи неусыпно дежурю в кухне».

«29 августа 1913 года . Сижу безвылазно в кухне и наблюдаю за каждым жестом экономки. Она шпыняет меня, пытается прогнать прочь, я огрызаюсь и никуда не ухожу.»

«31 августа 1913 года . Старый граф приказал мне больше не приближаться к кухне, наверняка экономка нажаловалась. Я пыталась ему объяснить, почему я веду слежку, но он и слушать ничего не хотел. Так как я ослушалась его, меня заперли в моей же комнате.

Мне стало ясно, что то, что задумала экономка, должно свершиться сегодня вечером. Сижу и жду. И вот только что я услышала голоса в коридоре, а потом шаги на лестнице. А в окно увидела, как из Мухиной дачи вышли несколько фигур, облаченных во все темное. При этом они несли нечто небольшое, продолговатое — например, тельце ребенка, завернутое в тряпки! Конечно же, я следую за ними, выбираясь, как уже когда-то, из окна на крышу…»

«1 сентября 1913 года . Мой день рождения, но это абсолютно неважно. Ибо то, что случилось прошлой ночью, расставило все по своим местам. Кромешный ужас поглотил меня, и я не знаю, что делать. Похоже, меня ожидает смерть, но это, быть может, даже к лучшему.

Тогда, выбравшись на крышу, я спустилась по водостоку на землю и поспешила за злодейскими личностями, что уносили куда-то Женечку. В том, что свертком была именно она, я уже не сомневалась.

Странное дело, но они направились через лес к проселочной дороге, а потом — к дубу с двойной кроной. Затем же произошло нечто невероятное — один за другим эти личности исчезли — вернее, сквозь землю провалились!

Но напугать меня уже было невозможно. Я подошла к дубу, осветила землю подле него фонариком и натолкнулась на железный люк, ранее на глаза не попадавшийся, видимо, по причине того, что он был ловко замаскирован слоем земли, травой и листьями.

На люке явственно проступал уже знакомый мне сатанинский знак. Я приподняла люк и увидела железную лестницу, уводившую куда-то в глубь земли.

Пусть даже и в преисподнюю, мне было все равно. Я начала быстро спускаться вниз.

Спуск был долгий, наконец, лестница закончилась. Посмотрев наверх, я увидела темное небо, усеянное сверкавшими звездами. До поверхности было не меньше десяти, если не двенадцать метров. Хотя, предполагаю, тринадцать… Все же чертова дюжина…

А потом внезапно крышка люка с грохотом захлопнулась — и явно не от ветра. Ее кто-то закрыл — кто-то, наблюдавший за тем, как я спустилась вниз, и притаившийся, наверное, за мощным дубом.

Взбираться вверх я не стала, справедливо полагая, что крышка уже закрыта и обратного пути нет. Но я не для того спустилась в подземелье, чтобы позорно бежать оттуда. Задачей моей было спасение несчастной Женечки.

Посему я направилась в одном-единственном направлении: рукав у подземелья был один. Вдали мерцал тусклый свет и слышались странные песнопения, становившиеся громче с каждым шагом.

Наконец, я перешагнула порог большой пещеры, вернее, как мне стало ясно, склепа. И поняла, что подземный ход проходит под старым кладбищем, соединяя, видимо, расположенные на нижнем ярусе сооружения.