Пол Клеменс - Снятие с креста

Послышался шум мотора. Он вернулся к западному окну. В Гофрэ тоже происходили занятные события. На территорию поместья въезжал синий джип. Явно не Элиза Фанкон – та убыла на белом и вряд ли за десять минут успела его перекрасить. Джип издал нетерпеливый гудок и припарковался рядом с серым. Две двери хлопнули одновременно: из дома выбежал Доминик Фанкон, из джипа – крепенькая женщина с распущенными волосами – вероятно, управляющая поместьем Диана Ормель. Лица обоих были искажены животной страстью. Они упали друг другу в объятия, произошел исполненный потрясающего эротизма французский поцелуй. Детям до пятидесяти такое лучше не смотреть. Анджей зажмурился. И здесь многотрудная деятельность на службе у порока… Когда он вернулся к наблюдению, энергетический обмен был в самом разгаре. Диана умирала от страсти, Доминик напористо покрывал ее поцелуями, расстегивал куртку, серый жакет.

Диана опомнилась, повлекла Доминика в дом. Он засеменил за ней, не вылезая из ее жакета. Явно не любители тантрического секса. Кажется, Мэрилин Монро однажды сказала: мужья хороши в постели лишь тогда, когда изменяют своим женам.

Франция непобедима. Он вздохнул и поволокся из башни.

Спуск на первый этаж обошелся без приключений. В холле он столкнулся с управляющим Огюстом Шавром. Маленький человечек расплылся в медоточивой улыбке и залебезил, глядя на него, как на «Сикстинскую мадонну» Рафаэля:

– Вы уже осмотрели здание, месье Раковский? Ну и как, вам понравилось? Конечно, некоторые помещения требуют косметического ремонта…

– Требуют, да, – он сухо кивнул. – Думаю, на следующей неделе я составлю список необходимых ремонтных работ.

– Ой, месье Раковский, а правда, что вы художник? – не отставал управляющий. – Мне сказали, вы рисуете очень выразительные картины.

– Правда, месье Шавр. Простите, мы с вами позже поговорим.

Он остановил служанку Луизу Гурден, которая, обнаружив, что их траектории пересекаются, начала сложно маневрировать. Но общаться с хозяином пришлось.

– Минуточку, Луиза, – сказал Анджей. – В моей комнате обнаружился неопознанный попугай с замашками провокатора. Это нормально?

– О, да, месье, – девушка потупилась, наложила на мордашку церковную святость. – Это Арчи, ему уже восемнадцать лет. Это был любимый попугай господина Переля. Когда он скончался…

– Вы уверены, что он скончался? – перебил Анджей. – Он летает и орет, как недорезанная ворона.

– Когда скончался господин Перель… – девушка зарделась, – тогдашняя прислуга не решилась отдавать его в чужие руки. Старый какаду живет в замке, мы его подкармливаем – то я, то Йозеф, то кухарка Сабина…

– Надеюсь, господин Арчи не говорящий?

– Да как вам сказать, – пожала плечами горничная. – Он знает несколько непристойных слов, но применяет их лишь тогда, когда долго не получает корм.

– Ну, это нормально, – улыбнулся Анджей. – Я тоже применяю непристойные слова, когда долго не получаю корм. Так и быть, Луиза, не будем покушаться на вашу дичь. Но учтите, если он еще раз изобразит скрип двери, я прикажу вам сделать из него жаркое.

Холл опустел. Он постоял несколько минут. В холле экономили на электричестве: винтовая лестница тонула в полумраке. Глубокая ниша, ведущая в картинную галерею, слева в стене – приоткрытая дверь. «Времянка» Селин Шаветт. Он покосился по сторонам, приблизился к двери, постучал. Никто не предложил убираться к черту. Он открыл пошире, сунулся в комнату. На вешалке висела серая куртка Селин. Обстановка спартанская – деревянная кушетка, кресло, стол со стопочкой скоросшивателей, закрытый ноутбук, сумочка, кошелек. Откуда такая легкомысленность в трех шагах от места убийства?

За дверью в углу помещения работал душ. Женский голос что-то напевал. Дама решила расслабиться в свободную минуту. Он смутился, хотел выйти, но что-то заставило отправиться в другую сторону. Он подошел к двери. Селин мурлыкала песенку из репертуара Ин Грид. Воображение рисовало захватывающую картину… Внезапно скрипнул кран, оборвался напор воды. Шлепнула босая ножка о кафельный пол. Анджей попятился, застигнутый врасплох. Зацепил ногой стул, который перевернулся. Выбрался из комнаты в крайнем смятении, забыв, зачем сюда пришел, свернул в полутемную нишу…

Он до последнего оттягивал посещение галереи. Было что-то тревожное. Но он уже не мог терпеть. Медленно отворил тяжелую дверь, вошел в вестибюль, озаренный мерцанием красноватой лампы. И сразу понял тонким чувством, что в западном крыле он не один…

Он на цыпочках прошел полутемный зал. Иллюминация не работала, тусклый свет поступал из окна – через неплотно задернутые шторы. Просторный зал с крестовым сводом (в начертательной геометрии это что-то вроде пересечения двух полуцилиндров). Мягкий ковролин заглушал шаги, на стенах проявлялись прямоугольники полотен. Экспозиция закрыта для посетителей, полотна затянуты пористой пленкой, чтобы предохранить их от ненужных воздействий. Все строго, красиво. Ажурные карнизы под потолком, расписанным затейливыми узорами. Датчики объема по всей протяженности зала, приборы, контролирующие температуру, самозаписывающий аппарат в стеклянном футляре, почти незаметный в углу – психрограф, регистрирующий влажность воздуха…

Галерея представляла небольшую аркаду. Дверной проем имитировал готическую арку, за проемом распахнулся аналогичный зал – здесь экспонаты висели плотнее. Он отогнул на одной картине край «покрывала», прикоснулся к шершавому полотну. И вдруг различил глухое покашливание. Отдернул руку, прислушался. Тронулся дальше, одолел еще один проем, вышел в продолговатый зал, на котором экспозиция обрывалась. В дальней стене за волнистой пурпурно-лиловой драпировкой виднелась приоткрытая дверь. Он тихо пересек зал, просочился внутрь. Узкий проход изгибался вправо. Приглушенно работал кондиционер.

«Запасник музея, – догадался Анджей. – Экспонаты, по тем или иным причинам не участвующие в экспозиции…»

Он на цыпочках добрался до поворота, спустился с небольшой лестницы и оказался в низком помещении без окон. Здесь было много шкафов, деревянных стеллажей, заваленных любопытными предметами, стол с настольной лампой. Абажур целился в спину тщедушного человечка. Он сидел на коленях в дальнем углу и выуживал с нижней полки стопку холстов, переложенных пленкой и фанерными щитами. Силенок человечку не хватало. Он тужился, чертыхался культурными французскими оборотами. Сделал передышку, нагнулся, приподнял за угол верхний щит, стал водить подслеповатыми глазами по холсту.

– Определенно, это то, что нужно… – донеслось приглушенное бормотание. – Сейчас мы вас, ребята, как миленьких…