Андрей Кузнецов - Смерть на Параде Победы

— Разве так можно? — удивился Алтунин, чувствуя, как забилось в груди сердце. — Завод — не общежитие.

— А где людям жить? — удивился в ответ Иван Семенович. — Общежития у нас нет, средств на оплату гостиницы — тоже. Зато есть помещение, тюфяки остались с войны, когда люди в цехах спали… тебе хорошо рассуждать, инспектор. С тебя план не спрашивают, из графика ты не выбиваешься…

«А ларчик, оказывается, открывался так просто, — с радостью, к которой примешивалась тоска, подумал Алтунин. — Прочесывали жилой сектор в Марьиной Роще, и никто не подумал о предприятиях. Там же свои порядки, да и не живет никто — отработали смену и разошлись по домам. А оказывается… Пять или шесть гавриков? Ладно, сейчас взгляну на них краем глаза и из заводоуправления позвоню в отдел. Неужели это они? Ефремов от радости с ума сойдет…»

В том, чтобы взглянуть на «гавриков» краем глаза, Алтунин ничего опасного не видел. В отличие от майора Гришина или начальника отдела, он Половника ни разу не задерживал и не допрашивал. Можно допустить, что когда-то давно Половник мог видеть его в коридоре на Петровке или где-нибудь в милицейской форме, но и что с того? Внешность у Алтунина самая заурядная, неброская — светловолосый, курносый, голубоглазый, из особых примет только шрам после удаления аппендицита, но его под одеждой не видно. Можно не опасаться быть узнанным. А взглянуть надо, чтобы убедиться, что они здесь, чтобы оценить обстановку, чтобы составить план по захвату, пока будет ехать подмога.

— У меня свои планы и свои графики, — нахмурился Алтунин. — И спрос с меня о-го-го какой, не знаешь, Семеныч, так не говори. Что же касаемо ваших гавриков, то я про них в отчете ничего писать не стану, не моя это епархия, но вот как они живут, увидеть должен. Может, у них там примус в производственном помещении или плитка самодельная… Погорите, а мне потом неприятности. Вон, в марте в мастерской по ремонту пишущих машинок, той самой, которая в подвале здания Моссовета находится, один …удак, уходя с работы, паяльник забыл от сети отключить. Да вдобавок сигнализация не сработала, и у машины, которая первой приехала, насос не работал… Что у нас творилось, Семеныч, этого и врагу не пожелаешь, разве что только фашистам. Нет, я пока своими глазами не увижу, как там у ваших постояльцев с противопожарной безопасностью, не успокоюсь!

— Да нормально там все, — скривился главный энергетик. — Никаких примусов с керосинками, и плиток самодельных тоже нет. Питаются они в столовой, профком им талоны выдает, и кипяток у нас в столовой круглосуточно, в три смены ведь работаем… Пожарная безопасность у нас на высоком уровне. Директор строго следит за тем, чтобы везде порядок был…

Слово «порядок» главный энергетик любил и употреблял часто.

«Вижу я, как он следит, чтобы везде порядок был, — иронично подумал Алтунин. — Территория замусорена, завод в общежитие превратил, и это называется порядок?»

Иван Семенович вел Алтунина к приземистому одноэтажному корпусу. Когда они почти уже дошли до входа, навстречу им вышел высокий мужчина в синем костюме и кепке. Не в блатной малокозырке, а в кепке старого образца, без пуговки на макушке и с большим козырьком, такие еще назывались «партийными», потому что их любили носить многие руководители, в первую очередь — Ленин.

— Вот, это один из наших наладчиков! — обрадовался Иван Семенович и обратился к мужчине в кепке: — Константин, а я к вам пожарного инспектора веду…

Константин узнал Алтунина первым. Ни сказав ни слова, развернулся и побежал к высокому глухому забору, огораживавшему заводскую территорию. Бежал он быстро, большими скачками, да еще и вилял на ходу то влево, то вправо, чтобы попасть по нему было сложнее.

У Алтунина первым делом сработал рефлекс «догони убегающего», и лишь припустив за Константином, он вспомнил, что видел его в столовой, в тот день, когда ездил на Преображенский рынок по делу об ограблении торговцев, и даже разговаривал с ним…

Бегать после ранения и плеврита было тяжело, метров через сто Алтунин начал задыхаться. Константин или как его там, фашистова сына, уже подбежал к высокому деревянному забору. Вот он подпрыгнул, чтобы ухватиться за верх и подтянуться, но впопыхах не допрыгнул.

— Стой! — прерывисто крикнул на бегу Алтунин, доставая из наплечной кобуры табельный ТТ. — Стой, гад!

Гад припустил вперед вдоль забора. Не иначе, как оценил скорость бега Алтунина и решил увеличить дистанцию, чтобы без помех перелезть через забор. Или же просто сообразил, вражина, что лучше прыгать с забора не на Складочную улицу, а к железной дороге. Там проще будет скрыться, и догонять там сложнее, ни машина, ни мотоцикл не проедут, только на своих двоих, а гад резв и прыток, хоть уже и не мальчишка…

Жадно хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба, Алтунин бежал за Константином, который продолжал петлять по-заячьи, но, увы, от этого расстояние между ними не сокращалось. Стрелять не было никакой возможности, разве что в воздух, потому что после пробежки о прицельной стрельбе, да еще по такой сложной в смысле поражения цели, не могло быть и речи. Но в воздух Алтунин пальнул на бегу два раза, привлекая внимание, а шесть патронов благоразумно оставил для дела.

Константин на выстрелы за спиной никак не отреагировал. Бежал себе и бежал, а потом остановился у забора и подпрыгнул… Алтунин, поняв, что враг сейчас уйдет, взвыл от ярости и прямо на бегу выстрелил по нему шесть раз подряд. Пан или пропал, то есть — или попал, или не попал, а стрелять надо, потому что догнать уже не получится.

Брал Алтунин ниже пояса, потому что мертвому врагу грош цена, одно моральное удовлетворение, а раненому цена рупь-целковый, потому что раненый враг непременно что-нибудь да расскажет. Пять раз промазал, а на шестой раз попал. Чудом. И так удачно попал — в мякоть правой руки, сантиметров на десять выше локтя, не задев ни плечевой кости, ни артерии. Захочешь, так не попадешь.

Константин упал не сразу, а повисел секунду-другую на левой руке, но сил не хватило, и он упал на землю. Застонал от боли, попытался подняться, но не смог. Когда-то, очень давно, дай бог памяти в каком это году, Алтунин играл в футбол в нападении. С тех пор многое изменилось, но удар с обеих ног получался у него замечательно, особенно с разбега. Да если еще вместо легкой бутсы на ноге увесистый сапог, то после такого удара сопротивление уже невозможно. Константин потерял сознание. Алтунин первым делом убедился в том, что рана на задержанном одна, и она не опасная, затем и перевязал гаду руку поверх рукава пиджака своим собственным носовым платком, а затем связал ему руки спереди его ремнем, не свой же на это пускать, хватит с врага и носового платка капитана Алтунина.