Андрей Кузнецов - Смерть на Параде Победы

Начальник отдела выразительно посмотрел на свои наручные «Командирские», которыми его наградили в сорок втором за обезвреживание банды Родиона Малофеева по кличке Крот. «За личное мужество», гласила надпись на корпусе. Личное мужество заключалось в «чистом» взятии тремя сотрудниками восьмерых вооруженных до зубов бандитов. «Чистое» означало без потерь среди сотрудников, двух особо резвых бандитов, в том числе и самого Крота, положили на месте. Остальных расстреляли двумя неделями позже.

Алтунин едва заметно кивнул, понимаю, время, но разговор начинать не торопился, давал задержанному «дозреть» до нужной кондиции. Допрос, он же чем-то сродни рыбалке — поспешишь подсечь, рыба сорвется с крючка и уплывет. Жди потом, пока снова клюнет… Когда же решил, что пора, сказал:

— После драки кулаками не машут. Русский человек должен знать такую пословицу.

Задержанный продолжал рассматривать плакат.

— Был бы какой-нибудь фон-барон или, хотя бы, безмозглый мюнхенский лавочник, я бы тебя еще понял, — ничуть не смутившись молчанием собеседника, продолжил Алтунин. — После нас — хоть потоп. Гитлер так же думал со своей бандой, когда мальчишек и стариков под танки бросал. А ты ведь не такой…

Левая щека задержанного, обращенная к Алтунину и начальнику отдела, слегка дернулась.

— Не такой, — уверенно повторил Алтунин. — Говорят, что ты имя свое настоящее назвал, чтобы впоследствии тебя можно было бы в архивах найти. Значит, о чем-то ты там себе думаешь… А если думаешь, то почему продолжаешь убивать, когда война уже закончилась? Почему?

Соловьев-Константин перевел взгляд на Алтунина.

— Кого я убиваю? — спокойно поинтересовался он тоном взрослого дяди, разговаривающего с несмышленым ребенком. — Сижу вот тут перед вами. В наручниках…

— Ты — сидишь! — согласился Алтунин. — А дружки твои пока еще на воле гуляют. Готовятся к очередной акции, а попутно грабежами и убийствами занимаются! Сколько трупов за вами, вы не считаете?! Нет у вас такого реестрика, чтобы на том свете перед хозяевами вашими отчитываться?! Канарис там ваших отчетов заждался уже небось!

Пронять проняло, но не тем, чем собирался пронять Алтунин.

— Грабежами?! — вскинулся Соловьев. — Вот этого, пожалуйста, не надо! Я знаю, что у вас принято на одного арестанта все нераскрытые преступления вешать, но…

— Откуда такие сведения? — прищурился Алтунин. — От Федьки-Половника небось?

— Не знаю я никакого Федьку-Половника!

— Сейчас узнаешь! — пообещал Алтунин, вставая. — Разрешите отлучиться на минуту, товарищ майор?

— Разрешаю, — буркнул начальник, которому ход допроса явно не нравился.

Не прошло и минуты, как Алтунин вернулся с папками в руках.

— Узнаешь друга Федю?! — спросил он, показывая Соловьеву фотографию Половинкина. — По глазам вижу, что узнал. А вот этого старика узнаешь?! А покупательницу из Столешникова?! А старшину с Остаповского шоссе?! А ребят, которые ценности везли, узнаешь?! А этого узнаешь?!

Алтунин немного увлекся, показывая фотографии, дошел до состояния, близкого к истерике. Спасибо начальнику отдела, перехватившему инициативу допроса подобно тому, как перехватывают из рук раненого бойца знамя. Ефремов хлопнул ладонью по столу и рявкнул:

— Хватит! Нечего с ним тут рассусоливать! С такими один разговор — девять граммов свинца в затылок и во рву закопать! Героя он мне тут будет строить!

Рявкнул он больше для Алтунина, чтобы тот в чувство пришел поскорее, но задержанный вдруг обиделся.

— Что вы на меня кричите?! — возмутился он, не замечая того, что сам сорвался на крик. — Я вам не подчиняюсь! Я, как военнопленный, с вами вообще никакого дела иметь не желаю!

— Военнопленный?! — возмутился в свою очередь Алтунин. — Бандит ты, а не военнопленный! Война закончилась, а ты…

В приоткрывшуюся дверь заглянул один из доставивших задержанного сержантов. Увидел, что вмешательства не требуется, и закрыл дверь.

— Моя война с вами никогда не закончится! — выкрикнул задержанный, брызгая слюной на три метра. — Даже когда я умру!

— Вот тебе! — Алтунин сложил пальцы правой руки в кукиш и сунул под нос задержанному.

Велик был соблазн съездить гада по морде, но удалось сдержаться.

— Капитан Алтунин! — начальник ударил кулаком по столу. — Сесть и молчать!

Команда была неуставной, но Алтунин подчинился. Даже что-то вроде «извините» пробормотал, несмотря на приказ молчать. Задержанный тоже умолк. Сидел раскрасневшийся, снова смотрел на плакат, явно стараясь казаться спокойным, но вот с пальцами рук ничего сделать не мог — то сплетал их, то расплетал обратно.

— Вам, капитан, я объявляю выговор, — сказал начальник отдела, не глядя на Алтунина. — А вам, Соловьев, я хочу сказать одно — вы подонок и мразь, не заслуживающая даже обращения «гражданин». Вы — кусок дерьма, которое смыло половодьем. В архивах мы все сохраним, все, как было, запишем. Так что можете не беспокоиться.

Соловьев молчал, но теперь уже смотрел в пол.

Начальник отдела нажал кнопку звонка, укрепленную на стене, с таким расчетом, чтобы ее не было видно под столешницей.

— Увести! — сказал он вошедшим сержантам.

Соловьев продолжал сидеть в той же позе. Пальцами уже не дрыгал. Сержанты подошли к нему и уже собирались поднять и увести силой, когда он сказал:

— Я буду говорить…

Ефремов мигнул сержантам и те вышли.

— Только не подумайте, что я рассчитываю на снисхождение или очень волнуюсь по поводу того, что вы напишете в моем деле. Но вот к этому, что вы мне сейчас показали, я не имею никакого касательства… И вообще ничего об этом не знаю. Догадывался, что Иван с Павлом и Остапом что-то делают тайком от нас, но не мог предположить…

— Одну минуточку, — попросил начальник, вставая из-за стола. — Алтунин, садись сюда, здесь писать удобней…

Алтунин пересел, положил перед собой несколько чистых листов бумаги (бланков вечно не хватало), макнул в чернильницу перо и застыл в позе прилежного ученика. Начальник выглянул в коридор, приказал конвоиру снять с Соловьева наручники, угостил его папиросой, сел на тот стул, где раньше сидел Алтунин, и начал задавать вопросы.

— Сколько человек в вашей группе?

— Семь, — ответил задержанный и тут же поправился. — Было семь. Сейчас остались четверо. Одного убили, другой, мы думали, что исчез, но вы мне сейчас его фотографию показали, значит, — он у вас, я тоже у вас.

— Назовите всех.

— Командир «Алексей», но на самом деле он Фридрих Бильфингер, майор, пришел в абвер из люфтваффе. Второй — это я, мое звание гауптманн. Я заместитель командира. Третий — «Георгий», лейтенант Звягин Михаил Аристархович, погиб в апреле этого года на Кунцевском шоссе. Четвертый — «Иван», его настоящего имени я не знаю. Он вор-рецидивист откуда-то из Замоскворечья, знаток Москвы. Пятый — «Павел», на самом деле он рижский немец Карл Граль. Он и шестой — «Николай», фотографию которого вы мне показали, специалисты по техническим средствам. А седьмой — «Остап», он же Петр Карпенко, киевлянин, боксер, чемпион каких-то соревнований. Силен и ловок, но умом не блещет.