Мария Спасская - Роковой оберег Марины Цветаевой

— Привет, Франсуа! Вы меня помните? Я Женя!

Лурье обернулся на голос и глянул на меня рассеянным взглядом. На лбу его, покрытом тропическим загаром, красовалась внушительная ссадина, под глазом набух синяк, должно быть, поставленный рукой Марьяны.

— Женя? Какая Женя? — спросил он по французски, досадливо морщась и проверяя кое как стянутую скотчем коробку.

— Я дочь Марьяны Колесниковой, — сообщила я.

Он очень испугался, я видела это совершенно точно. Оставив коробку в покое, художник впился бегающими глазами мне в лицо, стараясь прочитать на нем, зачем я пожаловала.

— Что вам от меня нужно? — спросил он дрогнувшим голосом, и смуглый лоб его покрылся испариной.

— Ничего, — ответила я, кусая губы, чтобы не разреветься. — Маму убили этой ночью, и я пришла об этом рассказать.

— Если ваша семейка таким образом пытается заставить меня забрать ее ребенка, — пронзительно закричал француз, вынудив рабочих удивленно переглянуться, — то знайте — ничего у вас не выйдет! Это не мой сын, я не признаю его ни при каких обстоятельствах!

От трагичного до смешного один шаг, и мне вдруг сделалось ужасно смешно. И это ничтожество мама любила всю жизнь? Поистине любовь зла, а влюбленные слепы.

— Вы всерьез полагаете, что я убила свою мать специально для того, чтобы навязать вам Юрика? — насмешливо протянула я.

— С вас станется, — парировал Лурье. — Вы, русские, не на такое способны!

— По странному стечению обстоятельств после вашего ухода из дома моих родителей пропал брегет Наполеона, принадлежавший Марьяне, — холодно сообщила я, откидывая деликатность. — Вам, случаем, не известно, где находится мамина вещь?

— Вы что же, — запыхтел Лурье, — хотите свалить на меня убийство вашей матушки с целью ограбления? Не знаю я никакого брегета, в глаза его не видел, так и передайте своей ушлой семейке!

— Так и передам, — откликнулась я, с жалостью глядя, как мамина любовь вытаскивает дрожащими пальцами из кармана пачку таблеток и вытряхивает на ладонь одну, чтобы сунуть себе в рот. — Хотелось бы повидаться с Сесиль, — сообщила я, бесстрастно наблюдая, как художник, держась за сердце, рассасывает лекарство. — Побеседовать с ней о вчерашнем скандале, который вы учинили в нашем доме.

— Оставьте нас в покое, я буду жаловаться в полицию, — прошептал он, обессиленно опускаясь на запакованный ящик.

— Значит, брегета вы не видели и где Сесиль не знаете, — подвела я итог беседе.

— Я не позволю втягивать Сесиль в это безумие! Я знаю, где она, но вам не скажу.

— Не лгите, — перебила я художника. — Если бы знали, давно пригнали бы жену расторгнуть договор и получить у администратора деньги за неиспользованную аренду зала.

— Убирайтесь, прошу, — всхлипнул месье Лурье, поднимаясь с ящика. Прихрамывая и оглядываясь на меня, он удалился в сторону служебного помещения, где, должно быть, надеялся скрыться от неудобных вопросов.

Вечер у Колесниковых прошел как нельзя лучше. Скучный толстый Сочинский остался дома, отпустив жену одну. Место Верочкиного кавалера тут же занял Родзевич. В отличие от убогой эмигрантской нищеты дом Колесниковых являл собой выставленный напоказ рог изобилия. Генерал сумел вывезти из России огромное состояние, открыл счет в швейцарском банке, и семья его — молодая застенчивая Софья и смышленый пятилетний Федор — ни в чем не нуждалась. Роскошный дом Колесниковых притягивал к себе многих обосновавшихся в Париже русских эмигрантов, но не все туда были допущены. Цветаеву и Эфрона обычно приглашал князь Мирский, водивший дружбу с хозяином дома. Марина, пришедшая вместе с мужем и случайно увидевшая бывшего любовника, не могла не заметить, что ее Пражский рыцарь ни на шаг не отходит от Верочки. Раздосадованная Цветаева, наплевав на приличия, до которых ей и всегда то не было дела, а теперь и подавно, собрала со своей тарелки пирожные, завернула лакомство в салфетку и спрятала в сумку, чтобы отнести Муру. Все самое вкусное Марина всегда отдавала любимому сыну, частенько лишая себя обеда. Затем вышла перед гостями и прочитала посвященное Родзевичу стихотворение «Попытка ревности»:

Как живется вам с другою, Проще ведь? Удар весла!

Линией береговою. Скоро ль память отошла…

Вообще то стихи были написаны еще одной большой любви М., Марку Слониму, но теперь пришлись как нельзя более кстати. В перепосвящениях Марина не видела ничего постыдного и делала это довольно часто, тем более что влюбленности менялись столь стремительно, что адресаты, по большому счету, были и не важны. Прочитав стихи, Цветаева под недоуменное перешептывание и косые взгляды, не попрощавшись, ушла, уводя за собой мужа. С тех пор некогда любимая ею Верочка Лучкова Сочинская превратилась в имя нарицательное, квинтэссенцию всего самого пустого и пошлого, что есть в этом мире. Теперь Марина говорила провинившейся дочери: «Продолжай, Аля, в том же духе и будешь, как Сочинская!» А Верочка к тому времени уже перестала быть Сочинской. Она развелась с мужем, вернулась к отцу и, красивая, молодая, свободная, погрузилась в роман с Родзевичем. Чувствуя изменившееся отношение Цветаевой и понимая, чем вызвана эта перемена, Лучкова не упускала случая, чтобы уколоть нового поклонника. В один из томных летних вечеров, лежа на кровати в гостиничном номере Константина, она игриво заметила, легонько водя указательным пальцем по завиткам волос на его груди:

— Послушайте, Родзевич, говорят, у вас был страстный роман с Цветаевой. Она, конечно, странная. И одевается кошмарно. Но как вы могли ее бросить после того, как Марина посвятила вам «Поэму Горы»? Вы должны были одеть ее в шелка и бархат, носить на руках, терпеть все капризы и выходки. Такие слова вам больше никто не скажет. Вы только вслушайтесь, как потрясающе звучит:

— Я не люблю стихов, а стихов Цветаевой особенно. Да и ее саму я никогда не любил, — перебил герой Марининой поэмы, перехватывая шаловливые пальчики девушки и покрывая их поцелуями.

— Фу, противный, — надула губки Лучкова. — А кого же вы любите?

Родзевич перестал улыбаться и, став необычайно серьезным, проникновенно произнес:

— Я вас, Верочка, люблю. И хочу умереть за вас. Я готов ходить за вами по пятам, как паж, оберегая от бед и несчастий. Но понимаю, что это невозможно. Цветаева подарила мне брегет, сказала, что раньше он принадлежал Наполеону. Он вроде бы заговоренный. Приносит счастье и отводит беду. Очень вас прошу, Верочка, возьмите его, пусть этот талисман хранит ваш покой.