Анна Шахова - Ванильный запах смерти

Определившись с тактикой, Даня растянулся на кровати и мгновенно погрузился в тревожный сон, в котором ему приходилось пасти козу на лугу, огороженном покрышками в горох. Но вдруг из-за покрышек, превратившихся в непреодолимую стену, женский голос начал истошно кричать:

– Ленка! Ле-ен!!

Кулонов открыл глаза и понял, что кто-то зовет его хозяйку во дворе. Он подошел к окну и стал разглядывать посетительницу из-за занавески.

У калитки стояла мужеподобная особа в спортивной экипировке: кроссовки, треники, футболка, кепка. За спиной у нее висела потрепанная объемистая сумка, выдававшая род деятельности хозяйки. Это была почтальонша.

Елена выскочила на крыльцо и зашикала на крикунью:

– Что орешь, Ритка, чумовая? И так голова трещит, а тут прилечь не дают.

– О, разлеглася среди дня, – уличила ее почтальонша. – Левку в розыск объявили! Весь дом его вверх дном подняли. А он сбег, видать, ночью, с каким-то бесценным чемоданом. Он убил, он и ограбил, ты представляешь?! Конец света!!

– Да что ты брешешь?! – ужаснулась Елена.

– Да кто брешет? Кто брешет?! Машка чуть с ума не сошла. Цесарки Левкины бегают по ее двору, самого Гулькина след простыл, а менты ее по третьему кругу пытают.

– Как пытают?!

– Ну, опрашивают. Что, когда, чё сказал, как посмотрел. Конец света, говорю! А я так и всегда его подозрительным считала. – Ритка брезгливо сплюнула.

– Да что ты брешешь? – никак не могла переварить услышанное Елена.

– Вот задолбала – брешешь, брешешь. А что он все бобылем, никого в дом, никаких друзей, ни выпить, ни закусить. Иуда продажный!

– Да кого он продал-то?! – замахнулась на товарку Елена. – Велосипеды твоим соплякам чинил, взаймы давал, работал день-деньской, а теперь в убийцы заделался! Ага, спихнули всё на самого безобидного. Нашли козла отпущения. Иди ты! – снова замахнулась Елена, у которой запылали щеки.

– Сама иди! – завопила истошно почтальонша. – Вот когда к тебе менты придут, посмотрю, как запоешь. Я-то молчать не буду, скажу, что к тебе амбал столичный на джипе-то приехал аккурат в день Левкиного побега! Уж весь поселок об этом гудит.

– Ах ты тварь старорежимная, стукачка-надзирательница! – Елена выскочила за калитку и, похоже, готова была вцепиться в волосы почтальонше, но та помчалась по проселку, выкрикивая проклятия, логическим завершением которых стал расхожий народный приговор: «Расстрелять!»

«Неужели найден вор с чемоданом?» – Даня, выскочив в сени, поймал в объятия мечущую громы и молнии Елену.

Выслушав с сочувствием всё, что она думает про ведьму Ритку, ее мать, детей и сожителей, Кулонов подробно расспросил хозяйку о сбежавшем Гулькине. Образ, нарисованный Аленой, получался интеллигентным и даже трепетным.

«Впрочем, от таких, не от мира сего, сильных поступков и жди», – подумал Даня и отправился «обозревать местные красоты».

Полицейский «уазик» и рядом новенький «Форд Фокус» Даня заметил издалека, свернув на соседнюю улочку, которая называлась, согласно табличке, «Передовой». Неспешно гуляючи, достигнув нужного участка, Кулонов увидел оперативников «при исполнении». Один парень сидел с тлеющим окурком в руках у поленницы, вяло затягиваясь и сплевывая под ноги, другой курил, уставившись в кучу перегноя.

– Моя полиция меня бережет, ити их, – изрек кто-то из праздных наблюдателей, расположившихся на пятачке напротив «нехорошего участка». Местом посиделок служило бревно, отполированное штанами двух поколений и окруженное островками семечковой лузги.

Потоптавшись, Даня с достоинством двинулся к мужикам, доставая из кармана «Парламент». Местные с нарочитой скукой смотрели сквозь незнакомца. Их было трое: два жилистых, с печёными лицами старика (один в кепке, другой – в очках) и моложавый толстяк в шортах, сияющий бронзовым загаром. Казалось, дядька состоял из тугих, лоснящихся под солнцем шаров, самый крупный из которых помещался на животе.

– Доброго здоровьичка, огоньку не найдется? – Даня простодушно улыбнулся, подойдя к аборигенам.

– Хорошему человеку что ж не найтится, – протянул ему спички дед в очках.

– Угощайтесь. – Даня в ответ предложил старикам отведать его сигарет.

Толстый брезгливо отвернулся, он не курил, а старики со стеснением, аккуратно взяли по штучке.

Под ободряющие взгляды селян Даня поместился на бревне. В молчании сосредоточенно задымили.

– Меня Данилой зовут, мужики. Вот, случайно оказался в ваших местах. С машиной проблемка: глохнет что-то, стерва.

Дядьки с пониманием покивали.

– А тут слышу, у вас ЧП районного масштаба.

– Да уж до Москвы скандал докатился! – фальцетом выкрикнул толстый и с привычным остервенением и яростной лексикой пересказал уже известную Кулонову историю.

– А мне Ленька-генсек рассказал, что на ментов еще частная сыщица работает: маленька такая, вертлявая девчонка. Пять сотен ему сунула за информацию. Ага! – пресекая скептические взгляды, закивал дед в кепке.

– Вот думаю, чтоб ей меня спросить? Я бы на целую тыщу небылиц наплел.

– Да самозванка небось. Не будет полиция с частным детективом дело иметь, – провокационно заметил Кулонов.

– Да кто их знает. Может, кто из сродников убиенных нанял. Бабку-то порешили знатную, мать какого-то туза. Только сыщица та все больше, говорят, у отеля трется, купается, загорает. Вроде даже живет она там, – это внук Ленькин говорит.

– Художественный свист! Допился генсек до белочки, ему теперь сериал мерещится в жизни, – высказался толстый, и у Дани от его высокого, надсадного голоса окончательно заложило уши.

Мужики философски повздыхали: мол, всякое возможно.

– Ой, что это? Смотри, кучу навозную копать начали, подохнуть, – засмеялся толстяк.

Но полиции было не до смеха: опер-«копальщик» вдруг истошно крикнул кому-то в доме:

– Борисыч, есть!!

Второй полицейский, подбежав к коллеге, заглянул в раскоп, не видимый с бревна, присвистнул и, перехватив заинтересованные взгляды мужиков, замахал на них и приказал отправляться по короткому и ясному адресу.

– Оно нам надо – говенные находки рассматривать, – фыркнул очкастый, и мужики с достоинством разошлись.

«Ничего, – успокаивал себя Кулонов, направляясь в сторону отеля, – маши не маши, а к вечеру все подробности обыска будут известны в округе».

Геннадий Борисович Рожкин без трепета относился ко всякой мистической чепухе вроде посещения церкви или чтения Священного Писания, но содержимое чемодана, который оперативники нашли закопанным в кучу перегноя, покоробило даже его.

«Зачем Гулькин резал книги?! – недоумевал следователь, раскрывая тома. – Мать честная! Да это же… это же… коробки! Дело в ценностях, которые хранили тут Пролетарские», – догадался он.