Анна Шахова - Ванильный запах смерти

– Экспертиза – это я вам скажу… дело особое. Дилетантский подход, это же ни с какого боку! – Рожкин закрутил головой с удвоенной силой, оглядывая растерянных свидетелей.

К известным нам персонажам присоединились еще двое: горничная и повар – племянница и дядька. Горничная, по совместительству кухарка – тридцатилетняя Ида Щипкова – была широкой, высокой и крепкой, как опора монумента «Рабочий и колхозница». Она отличалась угрюмостью и неимоверной работоспособностью. Сила ее молодых рук была устрашающа: Ида могла поднимать полные ведра над головой.

Рядом с ней сидел добродушный пышнотелый усач. Он являл собой до смешного типичный образчик щедрого и мастеровитого повара. Лучшего персонажа для телерекламы майонеза или пельменей, чем Феликс Николаевич Самохин, было не сыскать! Казалось, тягостную обстановку, установившуюся в холле, просветляли его густые пшеничные усы, под которыми угадывалась неизменная улыбка, а глаза с лукавым прищуром, несмотря ни на что, не утратили своей природной веселости. Впрочем, впечатление это могло оказаться и ложным. К допросу шеф-повар и любимец публики отнесся предельно серьезно. Его первого допрашивал Рожкин.

– Я уже собирался домой, – веско, густым голосом говорил Самохин. – Напитками и сладостями, которые могут понадобиться гостям, вечером распоряжаются Дашенька с Василием. Я кое-что подготовил к завтрашнему и хотел уже проститься с Идой, мывшей посуду, как услышал крики Адели Вениаминовны и фырчание «скорой».

– Я поторапливала врачей, – встрял мяукающий голосок Пролетарской. Старушка сидела в кресле навытяжку. – На их медлительность и равнодушие просто невозможно было смотреть без содрогания! – Вдова прижала скомканный надушенный платочек к глазам.

Рожкин прервал ее раздраженным жестом. Он намеревался провести допрос быстро. Кто где был в момент происшествия? Что видел и слышал? Лишь два вопроса интересовали дознавателя. Ответы устраивали лаконичные, без никчемных подробностей. Но к Зуле он отнесся с пристрастием:

– Почему вы так уж уверены в том, что ни Федотов, ни ваш приятель… как его… Кудышкин не могли принимать наркотики? Вы вообще сами-то как к травке относитесь? – Следователь с уничижением рассматривал замотанную в шерстяную шаль Абашеву, которую колотило, несмотря на не спадавшую даже к вечеру жару.

– Идите к дьяволу! – Зуля вскочила и едва не швырнула в должностное лицо при исполнении платком, сдернутым с плеч.

К полуночи постояльцы разбрелись по номерам, и следственная бригада, изъяв с федотовского стола бутылки, пепельницу и коробочку с самокрутками, отбыла из отеля, который погрузился в оторопелую тишину – будто в ожидании новых напастей.

Юлия Шатова с сожалением смотрела на поникшие кусты гортензий. Эти раскидистые красавицы, усыпанные кистями кипенно-белых и розоватых цветов, никогда не выглядели у рачительной садовницы так безобразно. Да, конечно, лето вновь жаркое, сухое и усилий на полив и рыхление требуется сверх меры. Но ведь все пятнадцать лет, что Юля (по-домашнему – Люша) всерьез занимается землей, сил и желания у нее хватало на решение любых проблем с прихотливым участком. Двадцать пять соток – не шутка. Огород, теплица, ягодник, благоуханный сад: рабочий день агрономши-любительницы достигал порой четырнадцати часов. Впрочем, у мастера имелся подмастерье: помощница Полина – бойкая, полная сил пенсионерка. Да и в огороде муж наладил автоматический полив – огромное подспорье в работе, но… Но этим летом все валилось у Шатовой из рук: впервые она не испытывала никакого энтузиазма при виде новых бутонов и сочных стеблей.

Люша, отвернувшись от страждущих гортензий, побрела к скамейке под кустом сирени, откуда просматривался весь сад: с тремя округлыми цветниками и безупречным некогда газоном. «Но! Опять это “но”! Я снова придумываю предлог, чтобы увильнуть от работы. У меня нет ни сил, ни желания гнуться, таскать шланги, орудовать тяпкой, стричь обожаемый газон. Наверное, это называется депрессией? Когда хочется сидеть, подняв голову вот так, к завораживающему, мерно плывущему небу, и ни о чем не думать». Люша, откинув голову на спинку скамейки, сооруженной ее мужем Сашей и выкрашенной самой хозяйкой в лимонный цвет, в несчетный раз расслабилась и уставилась ввысь.

Выглядела Юлия молодо: миниатюрная, с правильными некрупными чертами лица, пышными светлыми волосами, которые для работы она собирала в высокий хвост. С кажущейся «конфетностью» женщины не вязались зеленые глаза: внимательные, все подмечающие. Они говорили о решительности натуры и живом уме. Да уж – простушкой Шатову назвать бы никто не смог. Впрочем, с образом матери семейства и прекрасной хозяйки ее эфемерный облик также мало ассоциировался, хотя любящей мамой двадцатидвухлетнего умника-сына и женой успешного мужа – известного диктора – Люша и была на самом деле. Неудавшаяся карьера профессиональной актрисы печалила Шатову недолго. Сад стал ее любимым делом: местом приложения деловых талантов и объектом творческого самовыражения. Но… «Все дело в моем новом призвании», – сказала она недавно, совершенно неожиданно для самой себя, ближайшей подруге – Светлане Быстровой. Добрую и верную Светку слова эти поразили. Она и не предполагала, что дело зашло так далеко.

Дело в том, что Шатова с недавних пор вполне профессионально – за вознаграждение – помогала в работе частному детективу. Шатовскую наблюдательность и умение анализировать сполна оценили профессионалы, а вот близкие видеть и принимать очевидное отказывались. Слишком это все выходило опасным. Люша и сама подчас давала себе зарок не лезть с головой в авантюры, но распутывать преступления ей так нравилось, что она могла бы вовсе забросить коллекционные розы и элитные томаты, если бы пришлось по приказу шефа мчаться на слежку, сбор улик, анализ документов. Привычный мерный уклад летел ко всем чертям в угоду тяжелой и опасной работе, в которой она всегда будет числиться в списке дилетантов.

Женщина достала мобильный телефон из кармана, чтобы проверить, нет ли сообщений от секретарши Олечки. Начальник, Владислав Евгеньевич Загорайло, двадцати семи лет, бывший опер, а ныне глава детективного агентства, отправился с молодой женой в свадебное путешествие. Морской лайнер, по расчетам Люши, подплывал к южному берегу Франции. А единственному рядовому сотруднику отдела, домохозяйке Шатовой, оставшейся на подмосковном «берегу», приходилось довольствоваться лицезрением надоевших усадебных просторов и ждать вестей от Олечки. Вдруг кому-то захочется проверить супруга на верность (вот уж гадкое, по мысли Люши, начинание) или вывести на чистую воду партнера, умыкнувшего финансовые документы? Но нет, никому услуги безвестных сыщиков не требовались.