Анна Шахова - Ванильный запах смерти

– Я не слишком здоров. Мне необходимо лечь и принять лекарство, – задыхаясь и морщась от спазмов, сказал Бултыхов.

– Вот-вот! Они обыскали комнаты и нашли, у вас нашли… – Лева прижал руку к губам, будто боялся произнести страшное заклятье.

– Они нашли ампулы с обезболивающим и шприцы? Я их и не прятал. – Врач оперся на протянутую руку Гулькина.

С террасы сбежала Лика – бледная, с опавшими щеками, чернотой вокруг глаз:

– Степан Никитич! Этот ужасный полицай намерен вас задержать!

– Разберемся, – выдохнул теряющий последние силы Бултыхов.

Путь на второй этаж подполковник в сопровождении Левы проделывал нескончаемые пять минут.

В номере его поджидал Геннадий Борисович Рожкин, что-то пишущий за столом с разложенными на нем ампулами, понурые хозяева отеля, расположившиеся напротив следователя, и двое крепких мужчин, швырявших одежду Степана Никитича из шкафа на кровать.

– Вот и славно, – осклабился Рожкин. – Конечно, сдаваться страшно! Но нужно.

– Презумпция невиновности не работает более? – хриплым голосом сказал Бултыхов и повалился на подставленный Левой стул.

– Все очень грамотные – это, конечно, здорово. Куда уж там! А нездорово то, господин Бултыхов, что в ваших вещах найден интересный препарат для инъекций. Это уж… я вам скажу уж… Опиатной группы на минуточку! И упаковочка шприцев к нему. Откуда? Не оттуда же, откуда героинчик в сигаретке Федотова? Да уж! Успокоительное я и не считаю как сущую мелочь. – Рожкин с воодушевлением выплевывал в сторону Бултыхова обвинения.

Степан Никитич, отдуваясь и кривясь от боли, полез во внутренний карман льняного пиджака, заставив дюжих оперативников рвануться к нему. Впрочем, полицейские успокоились, увидев, что врач вынул скрученные трубкой листы в прозрачном файле.

– Это выписка из больницы. Всегда с собой – на всякий пожарный. У меня рак головного мозга. Вот рецепты. – Степан Никитич ткнул папкой в следователя, не в силах более держать ее на весу.

Рожкин недоверчиво и разочарованно начал доставать листы из файла.

– Рецептики сами себе настрочили?

– Вы же видите, что печати онкодиспансера, – отмахнулся Бултыхов и с благодарностью взял из рук Даши стакан с водой, сделал небольшой глоток, но тут же, скривившись, отдал стакан обратно.

Рожкин вытянул брезгливо губы, скептически покрутил рецепт в руках:

– Вижу… И понять не могу, почему вы в первый мой приезд не рассказали о ваших жизненно необходимых запасах.

– Но они никакого отношения не имели к этой истории с отравлением!

Тут Бултыхову стало отчаянно плохо, и он, стиснув зубы, застонал.

– Вы же видите, что Степану Никитичу нужно сделать укол! Может, вызвать врача? – вступила сердобольная Травина.

Бултыхов отрицательно замотал головой.

– То, что препараты отношения не имели, – это еще надо доказать! Да уж! – немного присмирев, но все еще куражась, сказал Рожкин. – И – самый главный вопрос дня: что вы слышали об угощении?

Бултыхов недоуменно взглянул на следователя.

– Допрошенный мною в больнице Эдуард Кудышкин утверждает, что самокрутки Федотову кто-то преподнес в отеле – в качестве угощения. Все здесь, кого я ни спрашивал, отказываются. – Рожкин уничижительно проехался взглядом по хмурым физиономиям собравшихся. – Да уж… А что можете сказать вы? У вас лекарства не пропадали часом?

Степан Никитич ткнул пальцем в упаковку ампул:

– Все тут. Как привез. – Врач на мгновение запнулся. Даже перестал судорожно дышать, будто вспомнив что-то. Но заминка эта длилась считаные мгновения. – Простите, но я ничего не знаю. Ничего. Мне очень плохо. Необходимо сделать укол. – Он откинулся в кресле, покрываясь испариной, а лицо его стало наливаться болезненной краснотой.

– Да-да, конечно, – кивнул Рожкин, вставая. – Но следствие вынуждено настаивать на вашем пребывании в «Под ивой», согласуясь, конечно, с состоянием здоровья, господин Бултыхов. И одну ампулку мы уж, как ни крути, изымем. Что уж! Экспертиза – ничего не поделаешь.

После этих слов Геннадий Борисович переключился на Василия:

– Пойдемте, господин Говорун. Еще два номера – и на первый этаж. Кладовки, кухня, подвал – что там у вас еще? Осматривай да осматривай, разрази их… – И он замахнулся на кого-то неопределенного.

Тем временем Эдуарда Кудышкина перевели из реанимации в терапию. Клара Ветковская расстаралась, и несколько зеленых банкнот решили вопрос с отдельной палатой. Эдик, с землистым лицом и синевой под глазами, выглядел на застиранном до прозрачности белье кротким потерянным псом, этаким печальнооким бассетом – незаслуженно избитым и выгнанным из дома. Он следил преданным слезливым взглядом за наводящей порядок в тумбочке женой. Захлопнув дверцу, она тяжело уселась на кровать, без трепета сдвинув ноги болящего своими идеально круглыми ягодицами.

– Все! Нет больше моих сил, Эд. Не-ту… – Она схватилась за голову, но тут же отдернула руки от тщательной укладки. – Ты обещал, клялся мне, что все игры, всё бесконечное вранье и похотливые суки позади. И что?! – Клара не могла больше сдерживать слез, которые подтапливали безукоризненный макияж. – Героин в сигаретке. Дохлый привилегированный педик. Наглая кобра с претензиями. Кошмарный сон, просто адов сюжет какой-то!

Эдик попытался схватить руку Ветковской, но она отдернула ее, встала, выхватив из кармашка блузки бумажную салфетку, и начала промокать ею под глазами.

– Завтра же перевожу тебя в московскую больницу! Дам следователю на лапу и…

Вдруг она в голос разрыдалась, закрыв лицо руками, – салфетка в черно-лиловых разводах плавно спланировала на линолеум.

– Все деньги, все силы, всё, всё тебе, бультерьеру неугомонному. – Женщина впадала в истерику, в отчаянии расхаживая по палате, поднимая руки в мольбе о справедливости. Многочисленные кольца на ее пальцах вспыхивали на солнце и гасли, когда изящные запястья падали долу.

– Кларусь, это ведь ужасная случайность… Ты же понимаешь, что проклятая, страшная случайность. Я ведь чуть не умер, а ты можешь… – Хриплый голосок Кудышкина оборвался, и журналист захныкал. От углов «собачьих» глаз поползли две мокрые струйки к мочкам аккуратных ушей.

– Случайности в твоей жизни стали закономерностью! – выставив указательный палец в сторону мужа, почти закричала Клара. – Почему ты не сказал мне, что эта хищница тут?! Ты ведь к ней, к ней заявился! А Федотов предлог! Просто удобный предлог! – Ветковская подошла к раковине и огласила пространство палаты громоподобным сморканием. После чего с остервенением стала намыливать лицо, подвывая.

Вытеревшись полотенцем с дыркой, сожравшей часть штампа районной больницы, Клара – красная, с отекшими глазами, но удивительно помолодевшая без яркой раскраски, подошла, отдуваясь, к низенькому холодильнику и распахнула дверцу: