Алексей Макеев - Невеста смерти

— Я могу поинтересоваться причиной такого интереса? — сухо спросил полковник.

— Весь род Грищенко был истреблен. Последним умер он сам, узнав об убийстве сына. Если интересуетесь, как именно того убили, посмотрите.

Гуров веером выложил перед командиром части фотографии убийства Анатолия, которые забрал у Чумакова. Тот, едва глянув, побледнел, судорожно сглотнул, нетвердой рукой налил себе воды и, немного отпив, попросил, старательно глядя в сторону:

— Уберите, пожалуйста. Я уже все понял.

— Нет, вы еще не до конца все поняли, — жестко сказал Лев. — Грищенко еще прислали вот эту фотографию, чтобы он знал, за что расплачивается, — и положил перед полковником фото парня, — причем с надписью. И у меня есть веские основания считать, что в том давнем преступлении был замешан не только Грищенко, но и, по крайней мере, один из его друзей, который еще раньше поплатился за содеянное.

— Я сейчас распоряжусь, и в кадрах вам подготовят все личные дела, как офицеров, так и вольнонаемных, которые работали здесь в то время, — уже совершенно другим тоном пообещал полковник. — Кроме того, мы не теряем связь с нашими ветеранами, некоторые из которых живут в Кирове, так что их список и адреса вы тоже получите. Много времени это не займет, — заверил он и, тут же позвонив по телефону, командирским тоном приказал немедленно подготовить нужные документы, а закончив, предложил: — Может быть, чай или кофе?

— Нет, спасибо, — отказался Лев. — Распорядитесь, чтобы меня проводили в отдел кадров, буду смотреть документы по мере их нахождения.

Все отделы кадров, где бы они ни находились, хоть в гражданском, хоть в военном учреждении, похожи друг на друга. Начальник этого отдела кадров, майор Никифоров, мужчина неопределенного возраста и, судя по нездоровому цвету лица, явно больной, без особого радушия предложил Гурову чай, а Лев без особой благодарности отказался. Понаблюдав за тем, как его подчиненные таскают покрытые пылью папки, Никифоров спросил:

— Товарищ полковник! А что конкретно вас интересует?

Какой черт и куда в тот момент толкнул Льва, он потом и сам не смог бы сказать, но на этот вопрос сухо ответил, что это тайна следствия. Никифоров промолчал, и Гуров принялся изучать личные дела. Вот уж когда он проклял тот момент, когда отказался от чая, потому что от пыли в горле очень скоро начало першить, да и чихал он периодически. Он просматривал папку за папкой, но не мог найти ничего, что ему помогло бы, потому что из нужных ему людей кто-то вышел в отставку, кто-то перевелся в другие части, кто-то вообще уже умер. Ему оставалось просмотреть всего несколько личных дел, когда он, взяв очередную папку, увидел надпись «Майор Никифоров Валерий Николаевич» и, открыв ее, прочитал, что лейтенант Никифоров по окончании военного училища в 1986 году был направлен для дальнейшего прохождения службы в эту воинскую часть и назначен командиром взвода. Вот тут-то Гуров и проклял в очередной раз свой характер! И принялся думать, как ему теперь наладить отношения с майором, который обязательно должен быть в курсе того, что же тогда произошло, ведь кто ближе всего к рядовым, как не взводный? Наконец придумал и, повернувшись к майору, спросил:

— Валерий Николаевич! У вас обыкновенной водички не найдется, чтобы таблетки запить? Панкреатит разыгрался так, что сил нет. Дома-то диету несложно соблюдать, а вот в командировках… Ешь что попало, а потом расплачиваешься.

— Конечно, товарищ полковник, — ровным голосом ответил ему Никифоров и, неловко поднявшись из-за стола, налил ему в чашку воды из стоявшего на тумбочке графина.

— Я смотрю, у вас со здоровьем тоже не очень? — сочувственно спросил Лев, приняв две совершенно ненужные в этот момент таблетки.

— Ранение, — кратко ответил Никифоров. — Вот, дали дослужить до отставки.

— Чечня?

— Она самая, — подтвердил тот, не проявляя, однако, ни малейшего желания вступать в разговор.

— Ну, когда на войне солдаты гибнут или ранение получают — это одно дело, а вот когда в мирное время в армии — совсем другое, — заметил Лев и, достав фотографию парня, показал ее Никифорову: — Вот он, как мне кажется, здесь у вас погиб.

Тот внимательно посмотрел на фотографию и будничным тоном произнес:

— Егор Пахомов. Хороший был парень, чистый и светлый. Земля ему пухом.

С трудом скрыв вздох облегчения, Лев пояснил:

— А ведь я именно из-за него сюда и приехал. Скажите, кто может за него мстить?

— Он детдомовский. Вроде бы у него два младших брата были и невеста. Добавить мне больше нечего, — сухо ответил Никифоров.

— Валерий Николаевич! — извиняющимся тоном сказал Гуров. — Ну не обижайтесь вы на меня! Не знаете вы, что такое панкреатит, когда сам себе не рад и на людей бросаешься!

— Не знаете вы, товарищ полковник, что это такое, когда внутри все постоянно болит, а не временами, — парировал тот.

— Ну простите меня, — совсем уже сдал все позиции Лев. — И не надо со мной так официально! Меня Лев Иванович зовут!

— Ладно! — Майор отложил свои бумаги в сторону. — Что вы хотите знать?

— Все с самого начала, — ответил Лев, демонстрируя самую явную готовность слушать.

— Мы с Лихомановым сюда вместе после училища попали. Гнилой был человечишка. Мне взвод нормальный попался, а у него были трое старослужащих, таких сейчас отморозками называют. Борис Грищенко, Григорий Гаврилюк и Юрий Герасимов. Гришка у них заводилой был. У него отсрочка от армии была, потому что он еще чуть ли не в школе женился, вот и призвали его, когда его сыну три года исполнилось. Их здесь прозвали «Три Гада». Они с самого начала скорешились и еще салагами «дедам» такой отпор давали, что их не трогали. А уж, когда они сами «дедами» стали, для молодых тут ад на земле начался. Лихоманов с Гадами быстро общий язык нашел — зачем же самому трудиться, если они за него всю работу делали. У нас много выходцев из Средней Азии было, так те, чтобы их Гады не гнобили, «травкой» откупались, которую им родственники или с оказией передавали, или сами привозили. Понятно, что это риск и статья, но ведь жизнь собственных детей дороже. Лихоманов тоже «травкой» баловаться стал. А весной 1987 года у него во взводе Егор Пахомов появился. Парень — чудо! Добрый, веселый, отзывчивый. Любили его все. А такие люди для Гадов хуже, чем серпом по одному месту. Вот они за него и взялись. В общем, через два месяца не стало Егора.

— Они его убили?

— Да, повесили, — кивнул Никифоров. — А перед этим, обкуренные, еще и поиздевались всласть.

— Вот так? — Лев протянул ему фотографии.

Никифоров внимательно просмотрел их, а потом сказал:

— Да! Так и было! А кто это?

— Сын Грищенко, единственный ребенок в семье, — объяснил Гуров. — Но сначала, как я понял, расправились с ребенком Гаврилюка или Герасимова, потому что кто-то из них Бориса письмом предупредил. После этого Грищенко перепугался насмерть и попытался сына в Москве спрятать, но его и там достали. Борис, когда об убийстве сына узнал, с тяжелейшим инфарктом слег, а уж когда ему эти фотографии и снимок Егора прислали, получил инсульт и умер. Но, как мне кажется, перед этим брата Грищенко и его родителей убили.