Алексей Макеев - Невеста смерти

— Случилось чего? — участливо спросил у него подошедший дед. — Заплутали небось?

— Нет, отец. Если это Воробьевка…

— Она самая и есть, — покивал ему дед.

— То я Сорокиных ищу.

— Опоздал ты, мил-человек, лет так на десять — все на погосте уже, — усмехнулся тот.

— А, может быть, есть кто-то, кто Аделаиду Рогожину помнит?

— Идку-то? Да все ее здесь помнят! Такую забудешь! — с уважением проговорил дед. — Нюрка-то ее хоть и без мужа родила и сюда родителям сбагрила, а потом и сама Идка в подоле принесла, но в люди она вышла!

— Где бы нам поговорить, чтобы не под дождем? — спросил Лев.

— А пошли ко мне, — предложил дед. — Заодно и чайку попьешь, согреешься, а то ты уже до трусов небось промок.

Пока они разговаривали, к машине подбежали вездесущие мальчишки, которым любая погода — не помеха, лишь бы было что-то интересное или новое. Дед тут же нашел для них занятие:

— А ну, мелюзга! Быстро по старожилам пробежали! Скажите им, чтобы ко мне шли — тут человек Идкой интересуется.

Мальчишки мигом дунули в разные стороны, а Гуров отправился с дедом к нему домой. Достав бутылку, судя по цвету, явно самогона, дед набулькал ему полстакана и твердо заявил:

— Пей, мил-человек! Это тебе сейчас заместо лекарства! Не для пьянки даю, а потому что прохватит тебя! А тебе это надо?

Замечание было справедливым, и Гуров, отпив половину налитого, чуть не задохнулся, а потом с трудом спросил:

— Сколько же в нем градусов?

— Да кто же их считает? — усмехнулся дед. — А теперь раздевайся! Печка еще горячая, быстро все высохнет. Сейчас я тебе чего накинуть принесу.

Переодевшись за занавеской, Лев вернулся обратно, и счастье великое, что он не видел себя со стороны. Старые дедовы штаны едва закрывали ему колени, штопаные-перештопаные шерстяные носки пестрели разноцветными нитками, выношенная до состояния марли фланелевая рубашка не сходилась на груди, да и руками нужно было двигать очень аккуратно, чтобы она не треснула на спине или под мышками, а накинутый на плечи ватник довершал картину. Сев к столу, Гуров допил самогон и почувствовал, как по телу разливается тепло, а внутри начинает таять тот ком льда, который появился там, пока он шел к дому, — замерз Лев страшно. Пока его не было, в комнате уже стало довольно тесно, потому что пришли еще люди, причем старик был только один, а остальные — женщины. Они с большим интересом смотрели на гостя — жизнь-то в деревне скучная, а тут новый человек. Все расселись вокруг стола, и скоро на нем зашумел самый настоящий самовар.

— Да разве ж на газу хороший чай может быть? — объяснил дед. — А это будет по-нашенски, по-русски!

Гуров с симпатией смотрел на этих простых, настоящих русских людей, которые всегда готовы помочь попавшему в беду, причем сначала помогают, а потом уже спрашивают, а кому это, собственно, они помогли? А чаще всего и не спрашивают! И ему было необыкновенно уютно и тепло среди них.

— Я у тебя, мил-человек, пистолет видел, — без всякого страха сказал дед. — Ты кто же это будешь? Бандит? Или наоборот?

— Наоборот, отец, — ответил Лев и показал ему свое удостоверение.

Нацепив на нос старые, склеенные на переносице очки, которые ему уже явно не подходили, потому что он держал удостоверение Гурова в вытянутой руке, дед громко прочитал всем, что там было написано, а потом уважительно покачал головой:

— Это надо же! Целый полковник! Да еще из самой Москвы! Это что же такого наша Идка натворила, что ты за ней гоняешься?

— Да, может, она и ни при чем, — объяснил Лев. — Просто надо все версии проверить. Вы расскажите мне о ней.

— А чего рассказывать-то? Как ее Нюрка, царствие ей небесное, тогда привезла, так и жила здесь — они у меня в соседях были, — начала говорить какая-то старушка. — Только вместе с Матреной — это бабка ее — на похороны матери съездила, и все. Боевая девка была, и не лентяйка — всегда и по дому, и в огороде помогала. Потом уж, как восьмилетку окончила, в Кузьмичевск к Любке поехала, чтобы доучиться.

— Ох, лучше бы не ездила! — сварливо сказала другая старушка. — Разве можно было девчонку к этой стерве отпускать?

— А почему вы к Любови Сергеевне так относитесь? — спросил Лев.

— Так она, паскуда, прямо на кладбище заявила, что по заслугам ее мать получила, — гневно воскликнула старушка. — Что, мол, нечего было ей хвостом на стороне крутить, а надо было честно мужа ждать! Вот Матрена и отказалась ее сюда забирать. В детдом она пошла!

— Эх, как же мы хорошо при Советах жили! — впервые подал голос второй дед. — Какое хозяйство было справное! И коров, и свиней, и курей разводили. А сейчас? Даже школу закрыли!

— А чем тебе сейчас плохо? — накинулась на него одна из старушек. — Все никак забыть не можешь, что когда-то в совхозе нашем главным ветеринаром был? Барином по деревням разъезжал? А как все рухнуло, так не у дел остался? Да ты посмотри, как наша деревня расцвела. Все разрастаемся и разрастаемся! И все назад вернулось! И птицеферма есть, и твои ненаглядные коровы со свиньями! И автобус детишек в школу каждый день туда-обратно возит! И не в восьмилетку, а в настоящую!

— Милые вы мои! Дорогие! Любимые! — проникновенно заговорил Гуров. — Я понимаю, что у вас наболело и хочется выговориться. Но и вы меня поймите! Сами же видели, что за окном творится! Если дорогу развезет, так не выберемся мы, застрянем на полпути. Поэтому очень вас прошу, давайте про Иду!

— Так ты небось из Кузьмичевска ехал? — спросил дед-хозяин, и Лев кивнул. — Правильно! Он к нам ближе! А дороги туда точно никакой нет! Только мы в Богатинском районе находимся. Через него и уезжать будешь! А до него дорогу хорошую построили! И все Идкиными стараниями! Сплошной асфальт! Ты отсюда куда собираешься?

— В Демидовск.

— Вот туда и попадешь, только другой дорогой, — пообещал хозяин. — Ехать, конечно, дольше, зато без приключений. Объясню я твоему водиле, куда и как сворачивать, так что торопиться тебе не надо.

— Ой, спасибо! — искренне обрадовался Лев. — Мы сюда-то еле-еле добрались, а как по размытой дороге возвращаться будем, я даже представить себе боялся.

— То-то же! — значительно сказал дед. — Ладно, бабоньки! Не будем служивого человека задерживать! Давайте по существу!

— А я и говорила по существу! — строптиво возразила соседка Сорокиных, но больше не отвлекалась. — Уехала она, значит, к Любке. Письма писала, что все хорошо у нее. А оказалось, что не все! Приехала она как раз под ноябрьские в 1988-м. Я потому так хорошо помню, что Зорька моя тогда двойню принесла.

— Агафья! — прикрикнул на нее старик.

— Помолчал бы, Антип! — поджала она губы. — А то посажу тебя на голодный паек, и не видать тебе больше моей самогоночки!

— От, язва-баба! — только покачал на это головой дед.