Анна Князева - Копье чужой судьбы

Оставив машину, я зашел внутрь, в кресле уже сидел мальчишка с простыней на плечах. Судя по амуниции – свеженький новобранец. Заметив меня, мастер стащил с него простыню и предложил обслужить меня первым. Я отказался, сказав, что буду ждать, и вышел на улицу.

Последние дни многое изменили, улицы заполнились десятками тысяч беженцев. В Берлине скопилось много женщин и детей из Восточной Пруссии. Они пришли сюда и не знали, куда им идти дальше.

Я отвернулся к стене, пытаясь укрыть от ветра огонь зажигалки. Когда прикуривал сигарету, поднял глаза, увидел плакат, предупреждавший, что дезертирство карается трибуналом. Подумал: все катится в тартарары. Говорят, здесь, в Берлине, построили несколько расстрельных площадок для дезертиров.

Мимо проехал грузовик с новобранцами, женщины провожали их печальными взглядами. В их глазах застыло ожидание скорой гибели.

– Господин офицер… – Старик-парикмахер вышел на улицу. – Прошу вас зайти внутрь.

В дверях я столкнулся с новобранцем, на голове его топорщился прусский ежик. Вытянувшись, он козырнул мне, а потом побежал, хлюпая не по размеру большими ботинками. И я вдруг понял, что этот мальчишка скоро умрет…

Я сидел в кресле и смотрел на себя в зеркало. Бледное лицо несчастливого человека. На скулах серые тени, выцветшие глаза. Я ненавидел себя за то, что несчастен, ненавидел за то, что жив.

– Вас побрить? – спросил парикмахер.

Я кивнул. Однако побриться было не суждено. Взвыла сирена, оповещая о воздушном налете. Старик снял халат и вызвался показать мне дорогу в бомбоубежище.

Увидев на стене аббревиатуру LSR, сокращенное – Luftschutzraum, обычное обозначение бомбоубежищ, старик-парикмахер спросил:

– Знаете, как теперь расшифровывают такое сокращение местные острословы? – И, не дождавшись ответа, ответил: – Lernt Schnell Russisch – учи скорей русский.

Никак не отреагировав, я подумал, что еще полгода назад он вряд ли решился бы сказать такое, да еще в присутствии немецкого офицера.

В подвале скопилось человек сто пятьдесят, в основном гражданское население. Для большинства не хватило сидений, они стояли и сидели на корточках вдоль стен. Мамаши держали на руках грудничков. Дети постарше лежали в колясках до тех пор, пока не гасли свечи, специально установленные на бетонном полу. Тогда детей поднимали на руки или сажали себе на плечи, чтобы те могли дышать оставшимся кислородом. Кто-то чуть слышно играл на губной гармонике…

Земля дрогнула, раздался глухой взрыв. Следом загрохотала зенитная артиллерия. Один за другим заплакали дети. Взрослые только плотнее прижались к стенам.

Освещение было до крайности скудным – несколько ламп на все бомбоубежище. Их синий мертвенный свет создавал атмосферу ада. Я стоял у лестницы, ведущей к выходу. На верхней ступеньке сидела женщина, она забежала последней. Дежурный закрыл за ней тяжелую дверь. Я обратил внимание на ее странный наряд: зеленый старомодный капот и шляпка с красной вуалью. Словом, комическая старуха из оперетки.

В подвале стало душно. Свечи гасли одна за другой. Спасаясь от удушья, люди стремились к лестнице, стараясь забраться как можно выше. Меня оттеснили к двери, и я оказался рядом с женщиной в красной вуали. Она сняла шляпку… и подо мной дрогнул пол. Не потому, что рядом рванула бомба, а потому, что на верхней ступеньке сидела живая Анна Хиппиус.

Полина зашла в приемную директора.

– Что? – спросила у нее секретарша.

– Меня вызвали.

– Насколько я знаю – в отдел безопасности.

Полина смутилась:

– Я ни разу там не была. Не знаю, где это.

– Теперь вам часто придется туда заглядывать, – секретарша встала и направилась к выходу. – Идемте, я провожу. – Здесь Свирская, – объявила она, открыв нужную дверь.

– Пусть зайдет, – ответил голос из кабинета.

За столом сидел Юрий Николаевич. С ним Полина познакомилась в кабинете Варовского.

– Садитесь, – предложил он Полине. – Я хотел поговорить о пропавшем рисунке. Как он там назывался… – Юрий Николаевич заглянул в свой листок. – «Человек в сером на фоне гор».

– Называется, – сказала Полина.

– Что? – не понял режимник.

– Рисунок нашелся. Поэтому «называется», а не «назывался».

– Пусть так, – согласился Юрий Николаевич. – Именно об этом я и хотел спросить. При каких обстоятельствах был найден рисунок?

– Это мне неизвестно.

– Позвольте… Не вы ли сообщили Альберту Ивановичу, что акварель нашлась?

– Я, – подтвердила Полина.

– И вы об этом узнали…

– От моего мужа, старшего следователя прокуратуры Сергея Дуло.

– И он не сказал, откуда появился рисунок?

– Об этом вам лучше спросить у него. – Полина чуть отстранилась, давая понять, что не расположена говорить на эту тему.

Тем не менее Юрий Николаевич снова спросил:

– Значит, вам нечего мне сообщить?

– Кто-то побывал в моем кабинете.

– Вы уже говорили…

– Этой ночью.

Юрий Николаевич удивленно поднял глаза.

– Что?

– Утром, когда я пришла на работу, дверь моего кабинета была открыта.

– Что-то пропало?

– Нет, ничего. – Полина поправила волосы.

– Даже не знаю, что на это ответить… – Он скривил губы. – Может быть…

– Я хорошо помню, что закрыла дверь в пятницу вечером, – поспешила заметить Полина. – Не считайте меня идиоткой.

– Даже не думал, – уверил ее Юрий Николаевич. – Просто не знаю, что с этим делать. Впрочем, если ничего не пропало – то и говорить не о чем.

– Ну, если вы так считаете…

– Теперь должен вам сообщить неприятную новость. Нами обнаружена пропажа еще одного рисунка, – сказал он.

– Вот как? – безучастно спросила Полина. – Какое отношение это имеет ко мне?

– Вы с ним работали.

– Когда?

– Месяцев пять назад.

– Но я вернула его в архив.

– По документам. – Юрий Николаевич задвигался в кресле, будто отыскивая удобное положение. – Теперь мы не можем быть уверенными ни в чем…

Полина в упор его спросила:

– Зачем вы это придумали?

– То есть, что значит придумал?.. – оторопел тот.

– То и значит, что вы врете.

Юрий Николаевич замер, уставившись в столешницу.

– Я пошла, – сказала Полина и, поднявшись со стула, покинула кабинет.

Ощущение гадливости не оставляло ее всю дорогу, пока она шла в сторону юридического отдела. Ей требовалась дружеская поддержка. В галерее был только один человек, кто мог ее оказать, – Рита.

Однако по дороге Полина встретила другого человека. Ей преградил дорогу Алексей Григорьевич Кириченко.

– Здравствуйте.

– Что? – спросила Полина.

– Здравствуйте, говорю.

– Это я поняла. Чего вы хотите?