Анна Князева - Копье чужой судьбы

Когда прозвучал отбой, все, кроме нас, покинули бомбоубежище. Мы сидели на лестнице, ощупывая и целуя друг друга, чтобы убедиться: мы оба живы. Миг нашей встречи настал, и мне больше нечего было желать.

Дежурный с извинениями попросил нас покинуть бомбоубежище и выключил свет, а мы все никак не могли оторваться друг от друга. Потолок, обработанный флюоресцентным покрытием, зарницей мерцал в темноте. Казалось, мы сидим не в душном подвале, еще недавно казавшемся адом, а в волшебной пещере.

Когда вышли на улицу, увидели, что мой автомобиль завалило обломками здания. Старик-парикмахер стоял посреди мостовой, забросанной щебнем и стеклами, нервно сцепив руки, то ли сожалея о разрушенной парикмахерской, то ли сочувствуя мне из-за утраты машины.

Ничуть не расстроившись, мы с Анной пошли пешком. Шли и говорили, говорили… Я рассказал, как оплакивал ее на развалинах дома, полагая, что она погибла во время ночной бомбежки. Она – про ту ночь, когда после концерта осталась ночевать в гримуборной, и это спасло ей жизнь. Деньги и одежда остались под руинами дома в Шпандау. Анну выручали сценические костюмы из костюмерной, где она теперь и жила. Зеленый капот и шляпка с красной вуалью получили свое логичное объяснение.

Мы утратили ощущение времени и, казалось, могли идти сколько угодно. Весна дарила нам иллюзию, будто впереди долгая жизнь. Во всяком случае мы с Анной в этом не сомневались, шагали по нагретому солнцем тротуару, и не было в мире людей счастливей, чем мы.

На главных улицах Берлина еще работали магазины, люди тратили деньги бездумно, скупая все, что было на полках. Каждый понимал – завтра деньги превратятся в бумажный сор. В витрине книжного магазина Анна увидела модный журнал, и мы зашли внутрь. Пока она листала его, я взял спецвыпуск издания СС «Счастливая молодежь». На титульном листе – портрет мальчишки из гитлерюгенда, вроде того, что встретился мне в парикмахерской. Предположив, что в следующем выпуске напечатают его имя в траурной рамке, я отбросил газету. Еще недавно я сам был частью этой счастливой молодежи…

Мы вышли к набережной, встали у парапета. Глядя на воду, увидели проплывающий труп. Волны крутили его, словно бревно.

До моего дома решили ехать трамваем. Нам с трудом удалось взобраться на заднюю площадку. Кондуктор дал звонок, и мы поехали в страшной давке. Люди переговаривались вполголоса, спрашивая друг у друга, сколько погибло народу в том или ином квартале. Похоже, все они перемещались по городу только для того, чтобы убедиться, живы ли их родственники. В глубине души мне было стыдно за наше эгоистичное счастье. Вновь обретя друг друга, мы с Анной не собирались кого-то искать или о чем-то печалиться.

Добравшись до дому, я преподнес Анне туфли, которые купил для нее в тот страшный день. Милая Анна была рада. Она оставалась женщиной, чье неизбывное желание нравиться и любить не могла уничтожить даже война.

Воскресенье, 15 апреля 1945 года

Берлин

Всю неделю я был абсолютно счастлив, потому что Анна жила со мной.

Кольцо вокруг Берлина сужалось, бои становились ожесточенней. Я каждую ночь ездил на аэродром. Несколько раз летал в Мюнхен, перевозя какие-то ящики и документы.

В конце недели меня вызвал полковник Элерс и сам отвез на бульвар Гогенцоллерндамм, где солдаты работали на расчистке и организации взлетно-посадочной полосы. Вдоль бульвара были расставлены красные сигнальные огни. Я обратил внимание Элерса, что не все воронки от снарядов заделаны. Он заверил, что все будет устроено наилучшим образом.

Между Бранденбургскими воротами и колонной Победы уже существовала взлетная полоса «ось восток-запад». Она использовалась для маленьких самолетов. Чтобы увеличить ее ширину, пришлось вырубить много деревьев.

Для чего меня привез Элерс, я не знал, но не исключал, что в ближайшее время придется здесь приземлиться, а потом снова взлететь. Каким будет мой груз – оставалось загадкой. Однако я не задавал лишних вопросов. Сделал несколько замечаний и дал пару советов по устройству взлетно-посадочной полосы. На этом пока все и закончилось.

В тот же день я отправился в госпиталь, который разместился в подвале под новым зданием Рейхсканцелярии. Ее наземная часть являла грустное зрелище: разбитая в щепы мебель, завешанные тряпками окна. Вся жизнь переместилась в подвалы.

Ровно в полдень я пришел с фляжкой коньяка к своему товарищу. Генрих Фладе был ранен в плечо, но уже шел на поправку. Мы беседовали, когда в палату вошли несколько медсестер и выстроились вдоль стены. Из соседнего помещения донеслось детское пение, видимо, из столовой, где, как я видел, разместилось два десятка детей. В следующий момент появился фюрер. Он шел опустив голову, засунув руки в карманы.

Я сразу его узнал. Фюрер обернулся к медсестрам и несколько раз кивнул. По щекам женщин текли слезы. Он вытащил из кармана левую руку, стало видно, как расшатаны его нервы. Рука сильно тряслась, будто не находя себе места нигде, кроме кармана. Тремор был узнаваем, я видел его в кадрах военной хроники. Так же молча, как и пришел, Гитлер покинул комнату. Это было его последнее появление на публике.

От себя добавлю: последнее появление на публике, из тех, что были известны широкой общественности…

Напротив Сергея в кресла уселись парень и девушка, выложили на стол фотографии и стали рассматривать. Понаблюдав за ними пару минут, Дуло достал мобильник и позвонил.

– Слушаю, Сергей Васильевич, – ответила Курочка.

– Есть одно поручение, – тихо сказал он.

– Я готова.

– Нужно съездить в Нахабино. Записывай адрес… Волоколамская улица, дом пять… Предварительно позвони, скажи, что по моей просьбе. Записывай телефон. – Сергей продиктовал номер. – Женщину зовут Маргарита Владимировна Михайлова.

– Так… Записала. Приеду к ней, и что дальше?

– Напомни ей: она мне рассказала, что в чемодане помимо рисунков были какие-то фотографии. Попроси их на время. От моего имени. Скажи, это в интересах следствия. И еще, постарайся узнать о состоянии ее сына. А лучше позвони сама в Склифосовского. Федор Михайлов. Лежит в хирургии. В общем, мониторь. Как только его состояние улучшится, сообщи. С ним надо поговорить.

– Все сделаю. Что-то еще?

– Пока все.

Женщина, идущая навстречу, работала в бухгалтерии.

– Здравствуй, Дианочка, – поздоровалась она и прошла мимо.

– Здравствуйте, – улыбнулась Диана.

Она помнила травлю, в которой принимала участие эта особа после самоубийства жены Черепанова. Из галереи ей пришлось уволиться. Дело прошлое, но тогда, несколько лет назад, ей было тяжко.