Валерия Леман - Вечное таинство – смерть

Я глубоко вздохнул, как можно более жизнеутверждающе улыбнулся и, сделав заказ, неторопливо, со смаком пообедал. Под дивный кофе с кардамоном ко мне за столик по-товарищески присел Рафик, и мы с ним немного поболтали.

Стоит подчеркнуть, что славный Рафик в годы учебы в Советском Союзе прекрасно освоил русский язык со всей его нормативной и ненормативной лексикой, особо полюбив русские анекдоты, которые до сих пор не ленится записывать в специальную тетрадь. Вот и теперь мы, обсудив последние новости международной политики и заодно всех общих знакомых, напоследок обменялись анекдотами. Я рассказал парочку совсем свеженьких, над которыми Рафик от души посмеялся, пообещав сегодня же записать их в свой талмуд. Затем мы дружески распрощались, и Рафик отправился приветствовать других своих гостей, оставив меня в компании со второй чашкой кофе.

Делая неторопливые глотки, я думал обо всем и ни о чем, пребывая в состоянии легкой грусти. На улице царствовала золотая осень — срываясь с деревьев, листья завораживающе кружились, словно убаюкивая в сон-сказку, где нет никаких проблем и все всегда великолепно, беззаботно, дивно и легко, как в детстве…

— Вы тоже любите осень?

Это драматическое сопрано раздалось столь неожиданно, что я вздрогнул, развернувшись от окна, обнаружил за столиком прямо напротив себя интересную брюнетку с безупречным макияжем, изысканно одетую. Она меланхолично улыбалась, глядя на меня темными блестящими глазами, от нее исходил тонкий аромат дорогих духов.

Я быстро взял себя в руки. Судя по уверенному взгляду, эта эффектная дамочка пусть и годилась мне едва ли не в матери, при всем при том явно пыталась закадрить меня, сердечного.

— Как раз наоборот, — усмехнулся я. — Предпочитаю жаркое лето.

На этом я решил поставить точку, всем своим видом давая понять даме, что желал бы отпить кофею в одиночестве. Могу поклясться — дама все мгновенно поняла, но лишь усмехнулась, вовсе не собираясь подниматься и покидать помещение или хотя бы конкретно — мой столик. Напротив, она заказала официанту кофе и для себя, любимой, после чего улыбнулась мне с видом победительницы.

— Что касается меня, я обожаю именно осень — с дождями и листопадом. Особенно если сама нахожусь под надежной крышей в теплом уютном доме… И в обществе очаровательного юноши.

Последнюю фразу мадам произнесла, едва ли не мурлыча, как кошка перед прыжком на мышь. Не люблю все эти игры в кошки-мышки, не говоря уж о том, что никогда не мечтал оказаться «очаровательным юношей». Сами понимаете, все вместе это привело к появлению на моем лице соответствующего выражения, что вызвало у моей визави лишь хрипловатый смех.

— Ой-ой-ой, постарайтесь не испепелить меня взглядом. Проявите уважение хотя бы к моему возрасту — я ведь немного старше вас.

— Это я заметил, — не удержался я.

Мадам холодно улыбнулась. В этот момент официант принес ей кофе — пока он ставил чашку на столик, мы молча сидели, с натянутыми улыбками глядя друг на друга.

— Знаете, а вы мне все равно нравитесь, — наконец сообщила мадам, сделав первый глоток кофе. — Главное, вы дерзкий, в вас чувствуется сила. В наше время, когда мужчины во многом стали слабыми, это имеет особую ценность. Во всяком случае, для меня.

Еще один глоток. Черные глаза мадам изучающе скользили по мне, так что я невольно поежился. Интересно, что ей от меня надо? Неужели мадам полагает, что может запросто купить меня — очаровательного, дерзкого и сильного юношу? Первый раз средь бела дня меня, говоря попросту, пыталась снять почтенная матрона.

— О чем вы сейчас думаете? — она вдруг улыбнулась почти нормальной, человеческой улыбкой.

— О собаках, — брякнул я первое, пришедшее на ум.

Дама удивленно приподняла брови.

— О собаках? — В ее голосе сквозили одновременно легкая брезгливость и живой интерес. — А я, честно говоря, надеялась, что вы хотя бы из вежливости соврете, что думаете если не о моих прекрасных глазах, то о женщинах в целом и о красивых в частности.

Она картинно вздохнула и с легкой грустью покачала головой.

— Вы также вполне могли вспоминать какие-нибудь прекрасные стихи на тему дня. Но, так и быть, на этот раз декламацией займусь я:

Жила-была Осень.

Коричнево-желтое,

С багряным подбоем пальто

Любила носить и вместо духов

Душилась дымком костров.

Она не любила рано вставать,

Любила пораньше лечь,

И снились ей долгие грустные сны

Про таинство вечное — смерть.

И, встав поутру от печального сна

Про казнь Анны Болейн,

Тихонечко плакала

Осень в платок

Из скомканных листьев аллей.

И горе и смерть чужих королев

И прочих достойных людей

Давали ей повод продолжить плач

В течение нескольких дней.

И мерзла она, и зябла в пальто,

И сердце смерзалося в лед…

И был одинок у Осени дом

И жизни не сладок мед.

Но вот, когда сутки дули ветра,

Осень взглянула в окно

И вскрикнула радостно: «Боже, сестра!

Тебя я ждала давно.

Быть может, будет теперь веселей,

И снова вернется свет,

И снова забудусь я мирным сном,

Где нет убийц-королей…»

И так улыбалась

Осень в окно

И вдруг посветлела сама—

Ах, как же спалось ей,

Покуда в доме хозяйкой была Зима…

Признаюсь, эта неожиданная декламация невольно заставила меня вздрогнуть. Дама это почувствовала, эффектно изогнув бровь.

— Нравится? Как вы вообще относитесь к поэзии?

Я лишь пожал плечами:

— Никак. Я предпочитаю прозу.

Она негромко рассмеялась — черт возьми, готов поклясться, каждый ее жест и слово были заранее продуманы и работали целенаправленно на публику, то бишь на меня. Видели бы вы ее лицо, в то время как она смеялась: утонченное, изысканное, интересно бледное и…

И одновременно – хищное.

Таинство вечное — смерть…

Определенно, эти слова что-то мне напомнили. Я мимолетно нахмурился, пытаясь вспомнить, что конкретно, но мои мысли прервала мадам:

— Значит, вы далеко не романтик. Ну что ж, каждому — свое. А я вот люблю поэзию и, было время, сама баловалась стихотворчеством. Строки, что я только что прочла, принадлежат мне. Вы удивлены?

Наверное, действительно на моем лице мелькнуло удивление — вот так вот: хищницы на досуге слагают сентиментальные вирши. Как говорил великий Пушкин, «ужасный век, ужасные сердца!».

— Ну, прошу вас, признайте, что мои строчки — гениальны! Меня бог не обидел, в юности я и сочиняла, и пела, и писала почти бессмертные полотна… Пока не поняла, что гораздо надежнее — найти обеспеченного мужа и переселиться в вечный и великолепный Париж…

Как хотите, но должен признать, что лишь в этот момент до меня дошел простой и очевидный факт: мы с дамой беседовали по-русски. Дело в том, что я с детства говорил на двух языках: отец и его окружение обращались ко мне на французском, мама и ее компания — на русском. Наверное, поэтому для меня не было особенной разницы, на каком языке говорить. Может, потому и теперь я слушал речь незнакомки, ни на минуту не задумываясь над простой и очевидной штукой: мы сидели в парижском кафе, дама впервые меня видела и тут же заговорила по-русски! Интересно, откуда она узнала, что я из России? На мне это написано, что ли?