Андрей Мягков - Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало

Он повесил трубку.

Компьютерный отдел аэропорта Шереметьево-2 — небольшая комнатка на верхнем этаже главного здания — с пола до потолка был заставлен аппаратурой. Мерин неотрывно следил за показаниями монитора. Константин — сотрудник оперативного отдела Шереметьево-2 — давал пояснения.

— Так, с тринадцатым августа разобрались, да?

Мерин неуверенно пожал плечами:

— Вроде бы…

— Только ты меня введи в курс дела: почему мы начали с тринадцатого, если тебя интересует восемнадцатое число?

— Костя, не морочь мне голову, долго объяснять. Делай, что тебя просят. Потом объясню.

— Ладно, потом так потом. — Было похоже, что Константин обиделся. — Четырнадцатое августа. Комплект. Четыре дипломата, 35 заказчиков брали по каналам международного отдела. 126 валютных — прошли через Интурист. Остальные через кассу.

— «Заказчики» — это кто?

— Это те, кто заказывает.

— А кто заказывает?

— Игорь, ты как с Луны свалился, честное слово. «Кто заказывает». Да все, кому не лень, все и заказывают. Не все заказы удовлетворяются — это другое дело. Тебе, например, контора твоя заказывает — ты в порядке. И ещё кому-то так же. А остальным миллионам как быть? Толстосумам-одиночкам, готовым за билет вдесятеро отдать? Ворам в законе, к примеру, богатым куда деваться? Не в очередях же стоять. «Великим» учёным, опять же, а они у нас все «великие»? «Гениальным» артистам? Бизнесменам, наконец? «Кто заказывает»? Хороший вопрос. Блатные, кто же ещё? Блатные и заказывают.

— Нет, это как раз понятно. А кто решает — блатной я или нет?

— А это решает специальный отдел, чтобы какому-нибудь прыщу, вроде депутата, не пришлось, не дай бог, ножки свои в очередях мозолить. МОГА называется: международный отдел гражданской авиации. А как же? Девятиэтажное здание, руководитель — генерал-майор в отставке некто Хропцов, заместители, секретари, заместители заместителей… Всё, как положено. Штат — человек двести. Вот к ним и шлют заявки и они всё решают. Как в детской эротической присказке, помнишь: «Этому дала, этому дала, этому дала… А этому не дала. Не заслужил. Рылом не вышел».

— Понятно. Давай дальше.

— Так. Пятнадцатое августа. «Боинг» не интересует?

— Нет.

— «Боинг» не интересует. Так, Аэрофлот: минус 17. Валютных нет, делегатов Верховного 143, эти через Интурист, заказников нет, остальные — касса.

— А 17 куда?

— Никуда. Бронь не взяли. Пустуют.

— Перед вылетом не продаёте?

— Зачем? — искренне удивился Константин.

— Что значит «зачем»? Это ж дефицит бешеный. Люди месяцами стоят в очередях, по ночам отмечаются…

— И что?

— Ну как «что»?! А деньги?

— Игорь, окстись, ты где живёшь? Какие деньги? Кому от них тепло или холодно? Спишут и дело с концом. А то ты не в курсе, как это бывает. У вас-то что, не так, что ли?

— Да-а-а, страна у нас… — пока Мерин подбирал подходящее для определения страны прилагательное, Константин его опередил:

— Страна у нас, Игорёк, — забудь удивляться. Не соскучишься. Не будь здесь в каждом углу по прослушке, я бы тебе сказал, как она, наша с тобой страна, называется. А-а-а впрочем — семь бед — один ответ. Скажу. Лучшая в мире наша социалистическая родина. Вот она какая. Поехали дальше. Шестнадцатое августа. Минус 20. — Он оглянулся на вошедшую сотрудницу в синем форменном пиджачке, лучезарно улыбнулся: — Привет, Нюрочка.

Нюрочка принесла какие-то бумаги, положила на стол секретарши, задержала взгляд на Мерине. Спросила шёпотом: «Кто этот Ван Дам»? Та пожала плечами: «Не знаю и знать не хочу. Ван Дам, не Ван Дам, я ему не дам». «Ну и дура, — заключила Нюра. — Так и останешься матерью-одиночкой». Она пошла к двери походкой бывалой манекенщицы.

— Здравствуй, Костенька, и до свидания. И вам до свидания. — Она обратилась к Мерину: — Меня Светланой зовут.

Мерин покраснел:

— Очень приятно. Меня Игорем.

— До свидания, Игорь. Я сегодня до шести работаю. Костя знает мой телефон. — Её очаровательная улыбка позволяла трактовать сказанное и как шутку, и как серьёзное предложение.

Константин насупил брови:

— Ну что, продолжим?

— Да, да, конечно.

— Восемнадцатое августа. Минус 24. Валютных — 45. Заказ — 15. Дипломатов — 6, Верховников — 40.

— Бизнес-класс, ряд 2-й, место «Г». — Мерин нагнулся к экрану.

— Так. «Два-Г»… Минус. Пустое.

— Фамилия?

— Фамилия — Гривин Алексей Юрьевич.

— Кто заказывал?! — почти выкрикнул вопрос Мерин. От напряжения хрустнули сжатые в кулак пальцы.

— Заказывал? — Константину передалось волнение Мерина, он долго водил взглядом по экрану. — Никто не заказывал. Одиночка.

— А как? Через кассу?

— Сейчас посмотрим. Нет, через кассу Гривин тоже не проходил.

— А как? Как?!

— Игорёк, в МОГА обращаются очень многие. Как их удовлетворяют? Не знаю, вот тебе честное слово. Могу только ПРЕДПОЛАГАТЬ: по-разному. По дружбе. По знакомству. По любви. Просто из уважения к сединам ли, к заслугам ли перед Родиной. А иногда даже за взятки. Представляешь, какие безобразные у меня предположения? По-разному.

— Костенька, подожди острить, — взмолился Мерин, — скажи: и много таких «одиночников»?

— Можно посмотреть, но не думаю. Дело это, как ты понимаешь, не безопасное.

— Пожалуйста, посмотри за последние пять месяцев. Мне это срочно.

Константин скорчил не самую дружелюбную физиономию.

— Будет сделано, гражданин начальник.

— Спасибо. — Мерин схватил руку Константина, сильно тряхнул её и почти выбежал из кабинета. В висках кто-то резко заработал отбойными молотками, перед глазами поплыли тёмные полукружия, — так бывало всякий раз, когда Её Величество Интуиция настораживала: внимание, «зацепка»! При этом большой палец левой руки интуиция закладывала в карман жилета, правую же вскидывала по диагонали вверх и заявляла картаво: «Верной дорогой идёте, товарищ»! К Мерину Интуиция всегда обращалась только на «вы».

Родителей своих Мила Логинова, «Лола», как звали её домашние, помнила плохо. Отец умер от какой-то нервной болезни чуть ли не в самый день её рождения, когда девочке исполнилось три года. Большой, грузный, с огромными тёплыми ручищами, он любил подбрасывать визжащую от страха и удовольствия «куклу» высоко под потолок, громко при этом смеялся и ни разу не уронил. И ещё: сажал на плечи, держал за ноги и так часами ходил по улицам и даже на работу — он пел в хоре Московского театра оперетты — там на его плечах она часто засыпала. Вот, пожалуй, и всё, что осталось у неё в памяти об отце.

Мать, Анна Кондратьевна, в мирском обиходе Нюша-даюша, прима того же театра, пережила мужа ненадолго. В меру талантливая, в меру курносенькая, полногрудая хохотушка, она пользовалась неизменным и достаточно пристальным вниманием мужчин, и в частые гастрольные периоды, легко влюбляясь, охотно позволяла себе непродолжительные романы, не всегда заботясь о глубине и подлинности постигших её чувств. Вскоре после кончины мужа, в один из таких «периодов», в небольшом закрытом военном городке «Н» она познакомилась с весьма высокопоставленным — по местным меркам, разумеется, — не первой молодости офицером лётного подразделения по имени Вилор Хропцов, оказавшимся при ближайшем рассмотрении вдовцом со стажем, порядком уже уставшим от одиночества, отсутствия горячих домашних обедов и регулярной женской ласки. После трёхкратного просмотра спектакля «Весёлая вдова» с Анютой в заглавной роли этот Хропцов напрочь потерял голову и впал, если и не совсем в детство, то как минимум в пору пылкой юношеской влюбляемости. Он с неизменными ромашками в руках, коими заслуженно славилась местная флора, сутками напролёт простаивал у входа Дома приезжих, где квартировали артисты театра оперетты, встречал и сопровождал очаровавшую его примадонну на утренние репетиции, вечерние распевки и спектакли. А в промежутках между этими занятиями выказывал всяческие знаки внимания маленькой дочери певицы, Лоле, прилюдно осыпая её подарками, почти отцовской любовью и безрассудным баловством, чем приятно удивлял мамашу. Кончилось всё тем, что ко дню отбытия артистов восвояси он называл возлюбленную на «ты», жаркими поцелуями прощался с ней на привокзальной площади и через неделю, не перенеся разлуки, объявился в столице, в городе Москве, на Пушкинской улице, у подножья Московского театра оперетты.