Андрей Мягков - Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало

— Что? Деньги? Какие деньги? А-а-а, де-е-е-ньги… Да разве в них счастье? Найдём, куда они денутся, тоже мне проблема… Деньги, я давно обратил внимание, имеют особенность появляться так же неожиданно, как и исчезать. Бывает — ни копья за пазухой, шарь ни шарь, и вдруг — не было ни гроша да вдруг алтын. Это ещё классик заметил. Читала Островского?..

Он хотел сказать ещё что-то, но осёкся на полуслове: девушка неожиданно низко наклонила голову и как в омут шагнула в открытую дверь гостиницы. Мерин, мысленно переведя содержимое своего кошелька в конвертируемую валюту, последовал за ней.

…Впоследствии они часто вспоминали этот день: «А помнишь, ты спросила…», «Не-е-т, это не я, это как раз ты спросил…», «Я не мог спросить такую глупость. Ты сказала…», «Я этого не говорила, зачем ты выдумываешь? Мы вошли, я села на стул…», «Верка, не ври, ты сразу на кровать плюхнулась…», «Я?!», «Ну не я же…», «На кровать?!», «Именно на кровать. Я ещё удивился — есть же стулья…», «Дурак ты. Удивился он! Чему же тут было удивляться?»…

…Кроме неширокой кровати, ободранного журнального столика и двух шатких стульев в комнате ничего не было.

Вероника подошла к окну и долго разглядывала Пятницкую улицу. Мерин стоял рядом, тщетно пытаясь унять не в меру разгулявшееся дыхание. Наконец она сказала:

— Холодно.

Он снял с себя куртку, накинул ей на плечи. Она дрожала всем телом, даже затылок вздрагивал.

«Конечно, в такую погоду без пальто, в одной кофточке, ноги голые!..» — подумал Мерин. Вслух он сказал:

— Давай я схожу за йодом.

Она не ответила. Потом еле слышно согласилась:

— Давай.

Он не двинулся с места. Горело лицо, уши, шея… Сказал повелительно:

— Сядь на кровать.

Она замерла. Не сразу повернулась к нему всем телом. По щекам текли слёзы, глаза выражали изумление, испуг, радость…

— Зачем?!!?

— Чего ты ревёшь-то? Что — так больно?

Она улыбнулась, кивнула утвердительно:

— Ага. Столбняк начинается.

— Сядь, я посмотрю.

Она покорно села на край кровати.

Мерин отвернулся, занял её место у окна, долго разглядывал автомобильный поток на Пятницкой улице.

Она сняла туфли, легла, не раздеваясь, с головой укрылась одеялом.

Мерин спросил:

— У тебя тройное имя: Вера, Ника и Вероника. Мне как тебя называть?

Она не ответила…

…На выходе из гостиницы пожилая женщина протянула ему квитанцию: двести долларов. Мерин положил перед ней паспорт. Взял спутницу за руку и вывел на улицу.

…В такси они сели на заднее сиденье. Шофёр долго ждал указаний, наконец спросил:

— Ну? Молчать будем или поедем куда?

— Кутузовский проспект, пожалуйста, — пропищала Вероника.

— Нет, нет. Беговая. Беговая улица. — В голосе Мерина звучала непоколебимость.

— Я не понял, — не оборачиваясь, заявил шофёр. Он был явно не в духе.

— Хорошо, пусть Беговая, — так же тоненько согласилась девушка.

Машина негодующе рванулась с места.

Первые несколько километров они молчали. Потом Вероника прошептала:

— Тебе сколько лет?

— Двадцать один, — так же шёпотом ответил Мерин.

— Как хорошо. Я думала, ты старый.

— Третий десяток — не шутка.

Какое-то время он не задавал мучающий его вопрос. Наконец решился:

— А тебе?

Девушка слегка сжала его руку:

— Не волнуйся, я совершеннолетняя. Восемнадцатый.

— Я не волнуюсь. Твоя как фамилия?

— Калашникова.

Мерин недоверчиво на неё посмотрел. Она улыбнулась.

— Все так думают. Нет, к изобретателю автомата никакого отношения не имею. Однофамилица. Не бойся.

— Я не боюсь. Будешь Мерина.

— Что?

— Мерина, говорю, будешь.

— Почему?

— Это моя фамилия.

Она отобрала от него свою вспотевшую ладошку, отвернулась к окну.

Дорога была забита машинами, ехали медленно.

Она спросила, не поворачивая головы:

— А что означает выражение: «Врёт как сивый мерин»?

— Не знаю, — неохотно признался Игорь.

В своё время он долго и безуспешно интересовался этим вопросом.

— А что такое «мерин» — знаешь?

— Это знаю. Жеребец. — Он помолчал и добавил: — Выхолощенный жеребец.

Вероника взглянула на него с ужасом.

— Тогда, может, мне лучше Жеребцовой? Виктория Жеребцова. Красиво.

— Нет. Мерина.

— …Мама, познакомься, это моя жена, — сказал Мерин, как только Людмила Васильевна открыла дверь. — Виктория Мерина. В девичестве Калашникова. К автоматчику не имеет отношения. Однофамилица. Это моя мама. Людмила Васильевна Мерина-Яблонская.

— Людмила Васильевна, — ошарашенно подтвердила та.

— Здрасьти, — пискнула Вероника.

Все трое надолго замолчали. Пауза затянулась.

— Мы сейчас уедем, долг отдать надо, потом вернёмся. У тебя найдётся что-нибудь поесть? Мы голодные. — Не дожидаясь ответа, Мерин шмыгнул в свою комнату, предоставляя женщинам возможность приглядеться друг к другу.

— Вероникочка, скажите… вам… вы… вас… э-э-э-э — Людмила Васильевна решила взять инициативу в свои руки, но сформулировать мысль ей долго не удавалось, — вам… вы… э-э-э…

Вероника ринулась ей на подмогу.

— Давно ли мы знакомы с Игорем? Как вам сказать? Не очень, — дипломатично уклонилась она от конкретики.

— А, э-э-э-э… вы… вам… э-э-э, — продолжала интересоваться Людмила Васильевна.

— Сколько мне лет? Да? Уже восемнадцатый. Это просто я выгляжу молодо. Я школу закончила.

— А почему Игорь… э-э… вам… вас… сказал?.. э-э-э…

— Почему он сказал про меня «жена»? Вы это хотите спросить? Не знаю. Я сама удивилась. Мы ведь ещё не расписаны.

Людмила Васильевна сделала несколько глубоких вдохов и с облегчением почувствовала, что ей перестало не хватать воздуха.

— Ну и ладно. И проходите. И не волнуйтесь. Садитесь, пожалуйста, отдыхайте. Я сейчас. Ах, как же всё в жизни идёт по кругу! — исчезая в кухне, поделилась она с «невесткой» своими давними воспоминаниями, — как всё повторяется: когда Игорёк родился, мне тоже не было восемнадцати…

…День рождения сына, наречённого Всеволодом, Вероника и Мерин всегда отмечали два раза в году: 5 декабря, как положено, и 5 марта.

С Шурой всё произошло очень неожиданно.

Недостатка в мужском внимании Александра Величко не испытывала никогда. В детском садике её называли не иначе, как «наша куколка». В школе на рано и удачно сформировавшуюся девочку стали заглядываться молодые педагоги. А ближе к концу овладения средним образованием она проторила себе дорожку в ближайшую женскую консультацию и не однажды прибегала к советам, а подчас и настояниям её многоопытных сотрудниц. Она была на удивление по уши моментально влюбчива и не менее моментально «разлюбчива», как выразился один из её безутешных поклонников. Всё происходило как-то само собой, тем более что расставания с избранниками протекали для Шурочки «без бурь, без слёз и без заламыванья рук». Влюблялась она искренне, отдавалась любви безоглядно, и кто виноват, что новое, как правило, неизмеримо более сильное чувство возникало намного раньше, чем ей самой того хотелось. Свою будущую профессию Шура тоже выбрала по принципу необязательности строгого соблюдения монашеского образа жизни: после окончания одиннадцатилетки она закончила годичные курсы секретарш и без колебаний, с радостью, с широко распростёртыми объятиями начальника отдела кадров Московского уголовного розыска была принята в штат знаменитого заведения, известного своим почти исключительно мужским контингентом.