Андрей Мягков - Осторожно, стекло! Сивый Мерин. Начало

На словах «мудак мудаком» Александров сделал робкую попытку прервать монолог товарища, заметив: «А ты зачем в этом признаёшься-то»? Но Филин его понял по-своему.

— Как зачем? Что тут непонятного? Я не первый год в этой стране живу, пригляделся, в телевизор смотрю на их рожи наглые и сразу вижу: вор, вор, вор… Что тут скрывать? Спрашиваю: «Где сидит?» Он ухмыляется. Спрашиваю: «За что сидит?» Ухмыляется. Я в школе себя таким мудаком не ощущал.

— Ну в школе, может, ещё и рано было? — опять предположил Александров.

— Подожди, Саша, — Мерин поднял телефонную трубку, приложил палец к губам. — Клеопатра Сивлес… Силь-вест-ров-на? Это Мерин говорит. Клеопарта…, — он тяжело вздохнул, — товарищ полковник, а что, меховую базу, четвёрку, кто у нас ведёт? Нет, нет, что вы, я прекрасно помню, что вы мне говорили про эти шубы, просто мы решили проверить, у нас возникли… — Он замолчал на какое-то время. — А-а-а-а. Понятно. И что там? Ясно. Ясно. Ну тогда понятно. — Он повернулся к Филину, мерзко скривил лицо — мол, не наше ведомство. — Спасибо, Клепо… э-э-э… спасибо, товарищ полковник, — он повесил трубку.

— Там у них партия шуб в бегах. Лихие ребята.

Филин помрачнел. Спросил коротко в своей обычной манере: «Теперь так?», махнул рукой и сел.

На вопрос ему не ответили, видимо, на этот раз не все поняли, что именно его интересует, а впросак попадать не хотелось. Только Бельман не побоялся. Толя спросил:

— А что, КГБ у нас теперь ворованными шубами занимается и в этом видит защиту государственной безопасности? Я прав, Анатолий Иванович?

Тот ещё раз махнул рукой и вышел из кабинета.

На следующий день рано утром он подъехал к расположенному на окраине Москвы длинному пятиэтажному зданию. Обычная «хрущёвка», никаких вывесок — милицейская будка с вооружённым охранником и знак: остановка только для служебного транспорта.

Филин протянул милиционеру пропуск, вышел во двор, прыгая через лужи, добрался до металлической двери, нажал кнопку звонка, в образовавшуюся щель протянул пропуск. Человек в штатской одежде полистал муровское удостоверение, щель захлопнулась, затем дверь медленно отъехала.

— К Коняеву Михаилу Степановичу.

Охранник долго, каллиграфическим почерком вписывал данные филинского пропуска в фирменный бланк, сверял, прищуриваясь, фотографию с оригиналом.

— Похож? — не выдержав, съязвил Филин.

— Второй этаж, седьмой кабинет. — Охранник не удостоил его ответом.

Михаилом Коняевым оказался совсем молодой, ярко-рыжий, веснушчатый человек. Его доброжелательное лицо и весёлые озорные глаза говорили о том, что их владелец от жизни вообще и от своей работы в частности получал явное удовольствие. Он то и дело теребил подобие растительности на верхней губе и перед тем, как ответить на любой вопрос, неизменно улыбался и говорил: «Так скажем».

— Этого кладовщика у нас, так скажем, давно прописали. Я в июле из армии пришёл — он уже, так скажем, тут отдыхал. — Коняев не взглянул на протянутый ему пропуск, набрал номер телефона. Было занято, он набрал ещё раз. — Да вы присаживайтесь, сейчас нарисуем. Тут с ним как с министром возятся. Щуплый такой дяденька, зубов штук пять, не больше, а живёт в персоналке с телевизором, на допросы к нему сюда приезжают, редко, правда. Я его два раза всего… — он дозвонился, выпрямился на стуле.

— Егор Константинович? Коняев. Филин, так скажем, Анатолий, — он заглянул в пропуск, — Анатолий Иванович. Из МУРа. Фи-лин. — На том конце, по-видимому, что-то проверяли, потому что он замолчал и даже подмигнул, указывая на трубку: мол, бюрократы, делать им нечего. — Да, Егор Константинович. Понял. Так точно. — Он повесил трубку, встал из-за стола. — Посидите, Анатолий Иванович, я сейчас. — Взял Толин пропуск, вышел в коридор, постучал в соседнюю дверь.

Егор Константинович крутил телефонный диск. Он смерил вошедшего тяжёлым взглядом, повёл желваками, молча протянул руку за пропуском. Телефон был занят. Он повесил трубку.

— Подожди, — и вышел из кабинета.

Коняев пригладил воображаемые усы, заинтересовался лежащими на столе бумагами.

Когда он вернулся в свой кабинет, Филин сидел в той же позе.

— Не повезло вам, Анатолий Иванович. Час назад, так скажем, увезли вашего кладовщика на допрос.

— Сказали — сюда.

— Что сюда? Допрашивать приезжают? Да. А сегодня увезли, так скажем.

— Понятно. И когда?

— Привезут когда? Так скажем — не в курсе, так скажем. — Коняев пожал плечами и грустно улыбнулся.

Сотрудники Отдела МУРа по особо важным делам не успели ещё отойти от пережитого ими шока, все ещё только и говорили о «многословном красноречии нашего Фили»: «Нет, вы слышали?» — «Вы представляете!» — «Я до сих пор ушам своим не верю!» — как их постигло новое, не менее, а для многих даже более сильное потрясение: Филя вторично заговорил длинными предложениями с многосложными деепричастными оборотами.

Он с большим опозданием влетел в кабинет Мерина, где шёл утренний «разбор вчерашних полётов», замахал руками и, несмотря на присутствие в помещении женщины в лице Вероники Калашниковой, в выражениях стесняться, похоже, не собирался.

— Ну ведь не тридцать же седьмой год на дворе, в самом деле, Игорь Всеволодович, что ж они, как… ёпп… ёппонский городовой, взгляните на календарь: девяносто второй скоро, второе тысячелетие на носу, а они как… есть же закон о Комитете, там же ясно сказано… что ж они как… Или тогда давайте громко скажем, пусть все знают: мы — враги, гуси свиньям не товарищи, мы ловим преступников, вы строчите доносы — каждому своё. А нет, так отдайте кладовщика. Отдайте! Он же преступник, ёпп… На нём сотни краденых шуб висят, сотни. Не можете сами справиться — дайте нам его пощупать, одно ведь дело делаем! Нет, бл… блин! Они его у себя прячут и никому не показывают, ждут, когда сам созреет и всё им на блюдечке расскажет с каёмочкой…

— На блюдечке с каёмочкой не рассказывают, его подносят… — встрял было Александров, но на него зашикали.

— Нет, не подносят! — Филин понял его по-своему, продолжил кипение. — В том-то и дело, что не подносят, а прячут! Я второй день пороги обиваю этой их предвариловки, где больше трёх суток и держать-то запрещено без обвинения, а этот почти год уже там телевизор смотрит, в ус не дует, как это понимать?

— А у него, что — усы, как трубы?

— У кого? — На этот раз Филин его не понял.

— У кладовщика этого.

Смеховой реакции присутствующих Александр и на этот раз не дождался. Толя Филин умоляюще взглянул на Мерина: мол — урезонь своего подчинённого.

— Хватит, Саша! — Майор даже несильно ударил ладонью по столу. — Действительно ведь — чёрт-те что творится. Пойдём! — Он неожиданно резко поднялся, вышел в коридор, через две ступеньки побежал вверх по лестнице. Филин за ним еле поспевал.