Юлиан Семенов - Репоpтеp

Когда приедем мы на дачу,

И грозы первые весны

Еще дождями не отплачут.

Мы что-нибудь пока да значим,

Запас надежды не иссяк,

И смех беззлобный не растрачен,

И разговором до утра

Мы нашу дружбу обозначим...*

_______________

* Здесь и далее стихи О. Семеновой.

- Кто это? - спросил Квициния.

- Лиза Нарышкина, - ответил Варравин.

Помолчав, Квициния спросил:

- Ты к Ольге звонишь?

- Нет.

- Ты же любишь ее.

- Поэтому и не звоню.

...Квициния был единственным, кто знал о трагедии Ивана; ему пришлось это узнать поневоле, потому что, кроме него, никто не мог установить истину, - помог навык детектива.

...Варравин влюбился в Ольгу как только познакомился с нею; девушка поразительной красоты, резкая в суждениях, мыслившая изнутри, по-своему, она вошла в его жизнь сразу и, как он считал, навсегда. Они поженились через три месяца; первые полгода были самыми счастливыми. Иногда, правда, Оля мрачнела, взгляд ее черных, широко поставленных глаз делался тяжелым. <����Что с тобою, солнце?> - <����Ничего, просто устала>. Однажды он застал ее в слезах: она сидела возле его письменного стола; нижний ящик, в котором хранилась корреспонденция, был открыт, в руках у нее была связка писем от Лизаветы. <����Настоящие мужчины, - сказала Оля, - перед свадьбой уничтожают письма и фотографии любовниц>. - <����Лизавета мой друг, я не скрывал этого и расстался с нею задолго перед тем, как увидел тебя. А вот рыться в чужих письмах - дурной тон>. - <����Я считала, что, когда мужчина и женщина живут вместе, нет ничего чужого, все общее>.

Ольга поднялась, набросила на плечи плащ и ушла; Иван выбежал на лестницу, крикнул в пролет: <����Не глупи, не надо так!> Она ничего не ответила: хлопнула дверь парадного, настала гулкая пустота, тяжкая безнадежность, ощущение беспомощности.

Она позвонила поздно вечером:

- Я устала, разламывается голова, останусь ночевать у мамы.

Не пришла Оля и на следующий день: <����Температура, лучше я полежу здесь>. - <����Я приеду>. - <����Не надо, наверное, грипп, заразишься>.

Он позвонил в двенадцать.

- Оленька спит, не хочу ее будить, - ответила Глафира Анатольевна.

И черт его дернул поехать к ней! Он никогда не мог простить себе этого - мальчишка, выдержки ни на грош. Ольги у матери не было. Вот тогда-то он впервые узнал, что такое боль в сердце, - прокололо сверху вниз и садануло в плечо.

- Ваня, ты не вправе подозревать Олечку, - сказала Глафира Анатольевна. - Она пережила шок, когда нашла у тебя письма девки.

- Это не девка, - ответил Варравин, - а мой друг по работе. Оля все знала о ней, я никогда ничего не скрываю от тех, кому верю. То есть люблю.

- Только не подумай чего плохого, - сказала Глафира Анатольевна. Ольга сейчас у гадалки, ей взбрело в голову, что ты не любишь ее и не верен ей. Это бывает у женщин, особенно в ее положении...

- Каком положении?

- Она ждет ребенка, Ваня.

- Где эта чертова гадалка?! - Варравин поднялся. - Назовите адрес!

- Если ты хочешь ее потерять - можешь поехать туда. Лучше я позвоню... Хочешь?

Она набрала номер и каким-то другим, не обычным своим властным голосом, а просяще, заискивая, сказала:

- Томочка, приехал Ваня... Он волнуется, может невесть что подумать, дайте трубку Оле.

- Ты хочешь проверить, где я? - спросила Ольга глухо, словно сомнамбула. - У меня нет дружков, у меня никого до тебя не было, а если ты думаешь, что здесь есть кто-нибудь, кроме женщины, которой я очень обязана, тогда уезжай домой и забудь меня.

И - положила трубку.

...Гиви Квициния выяснил, кто была эта самая <����Томочка>,- кассирша из магазина, ворожит, гадает, видимо, владеет навыками гипноза, климакс, муж бросил, на руках остался приемыш, взяла в детдоме, у девочки развился рахит, весной страдала астмой, надо было возить в Крым, Тома подрабатывала, женщины к ней шли вереницей; кликушество, понял тогда Иван, особенно сильно развивается в тех, кто лишен в жизни надежды, интереса и веры; колода карт делается главным советчиком; пусть в сердце одно, но если все карты выпали наперекор тому, что думаешь,- поступи так, как легли пиковые короли и бубновые десятки.

...Примирение было трудным; что-то сломалось в их отношениях, тем не менее Иван вернул Ольгу, выполнял все ее прихоти, угадывал любое желание, думал, что с рождением ребенка все наладится.

Однажды он сделал два ролика портретов Ольги, получилось замечательно; изумительное лицо жены - ставшее особенно прекрасным во время беременности - казалось хорошей графикой. Одно фото он увеличил, забрал к себе в редакцию: <����Повешу над столом, пусть все завидуют, какая ты у меня красивая>. Назавтра вечером застал Ольгу затаенной, чужой: <����Да что же с тобой?!> Оля молчала, смотрела на него тяжело, отсутствующе.

Глафира Анатольевна позвонила ночью:

- Ваня, послушайте меня... Я сегодня была у вас в редакции - Олиного портрета на стене нет. И в столе тоже... Да, я открывала ваш стол, простите... Вы отдали его Лизе? Неужели вам не страшно за будущее вашего ребенка? Вы же не знаете, на что способны соперницы, - сглаз беременной женщины может привести к трагедии...

- Сейчас я за вами заеду, - сказал Варравин. - Я буду у вас через двадцать минут, я такси возьму, и мы поедем в редакцию вместе!

- Не надо туда ездить. Портрета нет.

- Есть! - Иван сорвался на крик. - Вы с ума, что ль, обе сошли?!

- Нет, - услышал он за спиною тихий голос Ольги. - Ты сделал страшный грех, Иван.

Он швырнул трубку:

- Одевайся! Одевайся, я говорю! И едем со мной! Сейчас же, немедля!

Он привез ее в редакцию; у подъезда уже стояла Глафира Анатольевна; он уговорил вахтера пропустить их - ночью требовался пропуск на каждого входившего в здание, днем еще можно просквозить, не так бдительны; поднялся к себе в закуток, открыл дверцы шкафа, сбросил на пол три тома Даля, схватил четвертый, раскрыл его - портрет Ольги был под прессом ровнял его перед тем, как отдать в окантовку.

- Держите, - сказал он. - Пока Лиза не понесла ворожить!

Он спустился вместе с женщинами, открыл дверь такси, протянул шоферу трояк:

- Отвези дам, приятель.

И, повернувшись, чуть не бегом бросился в редакцию, только б не видеть лицо той, кого он так беззаветно и гордостно любил: если верят кому угодно, любой сумасшедшей кликуше, но только не тебе, кто любит тебя и тебе верен, нет и не может быть отношений: фальшь, моральное нездоровье, психопатия.

Вот тогда-то он снова позвонил Гиви Квицинии и рассказал ему все без утайки; тот не появлялся неделю, потом пришел с коньяком и плавлеными сырками:

- Иван, с Олей что-то случилось, она всецело верит сумасшедшей бабе, а та, мне сдается, мстит тем, кто счастлив, красив и умен. Что бы ты ни говорил, как бы ни молил - ничего не поможет. Разве что дай взятку этой самой Томке. Или - если сможешь - застращай ее.