Юлиан Семенов - Еще не осень

Девушка улыбнулась.

- Я з-заикаюсь только на с-согласных.

Они встретились на околице, возле маленькой церкви. Деревянные ее купола на фоне закатного неба казались стальными, настороженными.

- Католические церкви похожи на ракеты перед запуском, - сказала Катя.

- Это она хочет показаться вам умной, - пояснил Леонид, - так сказать, разведка боем.

Серебровский почувствовал себя неудобно, он не понимал, как можно так говорить о девушке, но Катя не обиделась; усмехнувшись, она продолжала:

- Нет, правда... Я вообще считаю, что храмы - это память людей о ракетах... После первой атомной войны в самых диких уголках планеты уцелели люди, и какой-нибудь неграмотный дед рассказывал своему внуку о ракетах, которые тогда были... А внук не мог себе этого представить, нельзя же, чтобы каждый был гением и мог представить невиданное...

- Кювье? - спросил Серебровский. - Верите в теорию цикла? Все уже было? Человечество уничтожает самое себя, а потом повторяет пройденный путь наново, до новой катастрофы?

Леонид обернулся к Лиде:

- Видишь, как умные люди говорят, старуха! Мотай на ус, пригодится, когда политэкономию будешь сдавать...

...Отцу Николаю было лет двадцать пять. Очень высокий, мускулистый, с пушистой бородкой, он кончал обряд крещения... Мать, немолодая, с пергаментным лицом женщина, пела вместе с Николаем безголосо, перевирая мотив, явно мешая священнику, и все время завороженно смотрела на своего ребеночка, единственного и - как объяснил потом Николай - вымоленного в этой церквушке.

Заметив вошедших, священник суетливо заторопился, слова стал произносить гнусаво и невнятно, быстро закончил обряд, сунул руку женщине; она нежно и благостно приложилась к его пальцам и хотела было сунуть деньги, но Николай строго ее предупредил, отодвинув от себя:

- В ящик, в ящик, на нужды храма, Фрося. Я не беру, сколько вас всех учить.

- Берет, сукин сын, - шепнула Катя, - еще как берет... Перед нами сейчас выкобенивается.

Когда женщина ушла, отец Николай сказал:

- Добрый вечер, живописцы. Что, продолжим наш диспут - Луначарский против Введенского?

- Продолжим, - согласился Леонид.

Катя сказала Серебровскому:

- Мы сюда будто на занятия ходим: видите, как расписаны стены? Семнадцатый век. Только тогда так умели соединять красный и черный цвета.

- И сейчас на похоронах соединяют, - сказал Леонид. - Даже еще лучше.

Лида, видимо, что-то заметила в лице Серебровского и попросила его:

- Вы, пожалуйста, н-не обращайте на н-него внимания, у Лени всегда т-такой агрессивный стиль...

Отец Николай вернулся - в белой сетчатой тенниске и спортивных брюках. Серебровский поразился перемене, происшедшей в священнике: он сейчас был похож на борца - так сильны были его плечи, шея и руки.

- Коля, познакомьтесь, пожалуйста, - сказала Катя, - это Александр Яковлевич.

- Очень приятно.

- Ты у нас <����отец>, - сказал Леонид, - а Катин приятель <����дед>. Сплошная преемственность поколений.

- Где соберемся сегодня? - спросил священник. - У вас или на берегу?

- Н-на берегу. Там с-сырье для шашлыка и алкоголь.

Засмеявшись, отец Николай как-то опасливо посмотрел на Серебровского.

- Я не из епархии, - успокоил тот.

- Педагог? Инспектируете творческую молодежь?

- Просто отдыхающий. Отдыхаю, рыбу ловлю.

- Ах, так... А я, видите ли, судил по сединам.

- Наша Катиш, - пояснил Леонид, - тянется к авторитетам.

- Седины - это скорее от возраста, чем от авторитета, - сказал Серебровский. - Истинными авторитетами становятся в молодости. Когда человек становится авторитетом в старости - в этом есть что-то искусственное, сделанное.

- Так вот заигрывают с незрелой молодежью, - усмехнулся Леонид и обернулся к Лиде: - Ну что, марш-бросок на берег?

- Я-то на мотороллере, - сказал отец Николай, - мне бежать неловко... Паства не поймет...

- Костер там разожги, пастырь, - попросил Леонид, - чтоб искры стреляли в звездное небо.

Когда они вышли из храма, уже наступили ранние быстрые сумерки, и в высоком небе угадывался размытый серп снежного месяца.

Священник уехал на своем маленьком мотороллере, а Катя, Леонид, Серебровский и Лида пошли следом за ним по песчаной дороге, казавшейся в сосновом лесу белой и зыбкой, словно припорошенной первым осенним снегом.

Прислушиваясь к тому, как замирал треск мотора, Серебровский сказал:

- У реактивного лайнера точно такой же ритм работы, если слушать с расстояния в двадцать километров.

- Ну и что? - спросила Катя.

Серебровский смутился.

- Нет, ничего, - ответил он. - Просто я сказал, как вы меня учили, то, что подумалось.

- Способный вы ученик, - заметил Леонид, - так уж стараетесь, так стараетесь.

- Ты обязательно х-хочешь всех рассорить, - сказала Лида. - Зачем?

- Я? Рассорить? Почему? Я говорю по методу Катиш - то, что чувствую. Вот сейчас я, например, чувствую, что надо сделать марш-бросок. А то в воду будет холодно лезть.

И, не дожидаясь остальных, он побежал по белой зыбучей дороге, то исчезая в тени деревьев, то рельефно высвечиваясь, когда лунный свет контурно фиксировал его фигуру.

Лида побежала следом за ним, мельком взглянув на Катю и Серебровского.

- Вы можете? - спросила Катя. - Или пойдем пешком?

- Я могу. Я по восемь километров каждый день бегаю, - с готовностью ответил он.

- Трусцой, что ль?

- Ею.

- Вы хорошо отвечаете, когда злитесь... Ну, бежим?

Они побежали, и Серебровский снова, в который раз уже за сегодняшний день, подумал, что со стороны он смотрится унизительно и смешно, словно примазывается к чужому счастью. Он видел, что Катя нарочно сдерживает шаг и что бежать она может значительно быстрее, и он подумал, что вся эта спасительная медицинская трусца придумана лишь для тех, кто пропустил свою молодость, а сейчас лихорадочно старается отдалить унизительную старость.

- Можно и побыстрей, - сказал Серебровский.

- Дыхание собьете разговором, - сказала Катя. - Молча вам надо бегать, а то отстанете.

- Не отстану. Бежим скорее.

- Память у вас хорошая?

- Это вы просто так спрашиваете или станете издеваться?

- Если очень устанете - наберите мой домашний номер...

- Это вы зачем?

Катя обернулась, и лицо ее было голубоватым в лунном свете, а губы, казалось, были измазаны шоколадом. Она стремительно бросилась вперед, и Серебровский понял, что бегает она по-спринтерски, профессионально, и, когда она скрылась за поворотом, решил было повернуться и уйти к себе, но потом резко себя одернул: <����Как старая кокетка. Если решил уходить - надо было сразу уходить, а не рассусоливать>.

Когда он прибежал на берег, потеряв дыхание и вспотев, все уже купались посредине маленького заливчика, ограниченного тремя мшистыми валунами.