Евгений Сухов - По следам гениального грабителя

Все произошло само собой, как это случается между супругами, прожившими бок о бок не один год. Чтобы договориться, хватило всего-то полнамека, и после того, как он смыл с тела дорожную пыль, босым, не стесняясь собственной наготы и худобы, направился в спальню, Маруся уже ждала его на мягких пуховых одеялах распластанная. Клюнув ее в пухлые губы, Герасим аккуратно, как если бы опасался причинить боль, взгромоздился на ее сдобное тело и, обхватив ладонями ее плечи, медленно вошел, хищно наблюдая за тем, как она, закрыв глаза, глубоко вздохнула и прикусила нижнюю губу. Будто избавляясь от страха прошедшего дня, от всех переживаний, что накатили на него за прошедший вечер, Герасим, не зная устали, двигался на ее сытном, будто бы сдобренном сливками теле. А когда истома, зародившаяся внизу живота, на какое-то время заставила его замереть, он расслабился и что-то прорычал в раскрасневшееся ухо Маруси.

Некоторое время они лежали неподвижно: Маруся, пренебрегая неудобствами, как если бы опасалась спугнуть обрушившееся на нее счастье, терпеливо держала на себе костлявое, но такое тяжелое тело Герасима; а тот, будто бы уснув, наслаждался теплотой и запахом женской кожи, также не желая шевелиться.

Наконец Маруся открыла глаза.

— Я думал, что ты умерла, — негромко произнес Герасим, разглядывая разрумянившееся женское лицо.

— Если я и могла умереть, так только от счастья. Знаешь, никогда не думала, что ты такой тяжелый. Вроде бы в тебе и мяса-то нет, а как придавил, так и пошевелиться не могу.

— Видно, кости тяжелые, — предположил Герасим, откатившись. — Это я еще по детству своему помню: с пацанами начнем взвешиваться — я худой, как скелет, а всякий раз вешу больше какого-нибудь толстяка.

Взгляду Герасима предстало белое, слегка располневшее женское тело, напоминавшее в миниатюре долину с небольшими овалами, округлостями и впадинами, продолжавшее оставаться привлекательным. Тут было на что взглянуть. Куда ни кинешь взгляд — всюду встречала одна благодать. Проглотив подступивший к горлу комок, Оленин вновь почувствовал желание и положил на живот женщины широкую огрубевшую ладонь, выглядевшую в сравнении с белоснежной кожей корнями палеозойского псилофита.

— Герасим, ведь только что… Ты просто ненасытный.

— Даже сам не знаю, что на меня нашло, — не без гордости удивлялся Оленин собственной неутомимости. — Меня просто куда-то несет, когда ты рядом!

— Давай хотя бы я немного отдышусь, — взмолилась Маруся, не отваживаясь сбросить с живота шершавую и такую нежную мужскую ладонь, действовавшую до крайности бесстыдно — переместившись в расщелину ног, грубоватые пальцы принялись перебирать складки ее кожи, сбивая ровное женское дыхание. И капризно, напоминая маленькую девочку, Маруся произнесла: — Ты меня отвлекаешь… А знаешь, вчера произошло ограбление банка, все об этом только и говорят…

Герасим поморщился. Постель не самое подходящее место, чтобы обсуждать криминальные новости. Есть куда более интересные вещи.

— И что? — равнодушно спросил Оленин.

— Украли алмазы на три миллиарда долларов, — произнесла Маруся, глубоко вздохнув, — преодолев ложбинку, пальцы проникли внутрь.

— Кому-то очень повезло, — хмыкнул Герасим Оленин, посмотрев в лицо женщины. В какой-то момент она прикрыла глаза, а острый подбородок дернулся, обозначив сладостную муку. Значит, он находился на верном пути, останавливаться в такой момент просто преступление по отношению к разнежившейся подруге. — И что это за банк?

Губы Маруси разомкнулись, выпуская из груди еще один выдох, более сладострастный.

— Банк «Заречье»… у меня там племянник… работает… в хранилище, охранником.

— Это Потап, что ли?

— Он самый… А говорил, что такой банк никогда не ограбят.

Наблюдать за женскими сладостными муками всегда приятно. Тем более когда хорошо знаком с ее телом. Нажимаешь на разные участки — и извлекаешь из груди различные звуки, как из хорошо отлаженного инструмента. Пожалуй, что на таком чувствительном теле, как у Марии, можно сыграть целую симфонию.

— Интересно, что они будут делать с такой прорвой денег?

— Главное, чтобы были деньги, а что с ними делать — всегда можно придумать, — хмыкнул Оленин.

Свободной рукой Герасим погладил по-девичьи упругую грудь Маруси, дотронувшись кончиками пальцев до набухшего соска. Странное дело, он не однажды наблюдал у нее некоторую особенность — в период возбуждения соски из светло-коричневых вдруг превращаются в почти алые. И Герасим, не удержавшись, тронул их губами, как если бы хотел попробовать на вкус. Маруся изогнулась в дугу, издав продолжительный стон. Интересно, а она сумеет осмыслить следующий вопрос?

— А что делала бы с деньгами ты? — спросил Герасим, чуть отстранившись.

Заполучив желанную свободу, женщина отдышалась. Даже открыла глаза, чтобы посмотреть, чувствует ли он то же самое, что и она. И, видно заполучив ответ на немой вопрос, ответила с придыханием:

— Отложила бы на старость. Наверное, купила бы дом и все свободное время уделяла бы нашему сыну. А когда бы он подрос, потратила бы их на его учебу.

Герасим невольно нахмурился. Рассудительность Маруси покоробила. Невольно складывалось впечатление, что он лежал с двумя разными женщинами. Ее тело продолжало получать удовольствие, а вот мозги активно участвовали в разговоре. Он тут старается, себя, можно сказать, не жалеет, из сил выбивается, а у нее еще хватает силы столь здраво рассуждать. Как будто он здесь ни при чем! Придется ее наказать. И Оленин провел ладонью по ее животу, а потом погладил внутреннюю часть бедер, наиболее чувственную часть ее организма. Маруся тяжело и отрывисто задышала, требуя продолжения. Ее голова запрокинулась, выставив гибкую шею. У самого основания, близ крохотной ямочки ритмично билась синяя жилка, отсчитывая сладостные мгновения.

Интересно, а сейчас Маруся в состоянии ответить на следующий вопрос?

— Но это всего лишь тысячная часть из той суммы, что ты получила бы. А что бы ты стала делать с остальными деньгами? — спросил Герасим, продолжая смотреть в приоткрытый рот, из которого готов был вырваться стон. Шея дрогнула, а губы, подчиняясь глотательному рефлексу, на мгновение сомкнулись.

— Наверное, открыла бы свое дело, — сбивчиво ответила Маруся. И вновь закрыла глаза.

Ишь ты! Она еще способна строить прагматичные планы. Он так старался, а ее никак не пронять. Что ж, придется пойти на крайние меры. Слегка раздвинув ее колени, Герасим уверенно вошел, почувствовав, что его ждали. А он задерживается, приставая с какими-то глупыми и неуместными вопросами. И он, прижав Марусю к себе, принялся входить в нее сильными ритмичными толчками, отмечая, что с каждым движением ее голова все более запрокидывается.