Татьяна Степанова - Яд-шоколад

Кое-как оделась в спешке, напялила джинсы и старые кроссовки, схватила сумку — там все, к счастью, в сборе, все необходимые репортерские гаджеты, надо не забыть лишь аккумуляторы для подзарядки. Неизвестно, сколько потом проторчишь в УВД или в Главке после осмотра места.

В оперативной машине лишь водитель в бронежилете.

— А где же опергруппа? — спросила Катя.

— Все уже на месте. Меня за вами Гущин послал.

Катя села на заднее сиденье. Старик Гущин посылает за ней одной служебную машину — на чем это записать?

— А что случилось в Котельниках? — спросила она осторожно.

— Двойное убийство.

— Двойное убийство? А кого убили?

— Темная какая-то история. В дежурной части ничего толком не говорят. Сплошные секреты какие-то, — нехотя ответил водитель.

Ехали по ночной залитой огнями рекламы Москве. Катя всегда поражалась, как красив ночью родной город. Но в этот раз она не увидела ничего — ни огней, ни красоты ночи.

Сердце сдавило предчувствие чего-то нехорошего… Возможно, впервые за все время с тех пор, как Катя решила писать статью, это чувство нехорошего — опасного, устрашающего в своей мощи и ярости — заявило о себе. Не то чтобы Катя в тот момент испугалась — нет, она даже не представляла, с чем столкнет ее судьба. Но это тяжелое чувство… точно клещи сдавили изнутри и сжали так, что трудно стало дышать.

Водитель курил сигарету.

Катя попросила опустить стекло, открыть окно машины.

Свежий ночной ветер ударил ей в лицо. Она посмотрела на часы — забыла об этом дома — а сейчас вот глянула: половина второго ночи.

Они выехали за МКАД и помчались по шоссе в Котельники. Совершенно незнакомый для Кати район Подмосковья.

А потом лишь огни фар встречных машин, огни фонарей, автозаправки, ангары, придорожные магазины и тьма пустырей, леса и новостроек.

Машина свернула с шоссе на боковой съезд. Лес редкий, огоньки в лесу — Катя поняла, что они въехали в коттеджный поселок — почти такой же, как и тот, где жили Шадрины. Огоньки — это фонари.

Дорога — новый асфальт, лес, лес, заборы и — впереди в свете фар из темноты возник патрульный. Дальше полицейские машины, кирпичный забор, открытые ворота и…

Катя увидела в свете фар крышу двухэтажного коттеджа, крытого металлочерепицей.

Нет, это совсем другой дом, другая крыша, другая черепица… это другое место. Это Котельники…

— Вы что, из ЭКУ, эксперт? — спросил Катю патрульный.

— Я к полковнику Гущину, он здесь? — Катя показала удостоверение.

— Пресса? — ужаснулся патрульный. — Никакой прессы, вам сюда нельзя!

— Мне звонил полковник Гущин, просил приехать! — Катя не ожидала, что, подняв вот так заполошно ее среди ночи, прокатив по Москве на служебной машине, ей тут, у самых ворот, дадут полный поворот назад! — Дайте мне пройти!

— Никакой прессы, ведомственной тоже нельзя сюда, у меня строгий приказ, — патрульный стоял на своем.

— Пропустите ее, сержант!

Катя услышала голос полковника Гущина из ворот. В темноте она его не видела. Она отпихнула сержанта патрульного и решительно зашагала в ворота.

Ей хотелось спать, она злилась, что ее не пропускали. И ее душило любопытство.

Потом любопытство как-то умерло сразу.

И остался лишь страх.

Это произошло, когда Катя увидела тела.

Тело мужчины — возле капота серебристого внедорожника прямо у настежь открытых ворот. Мужчина плотный, молодой, вся одежда залита кровью, не поймешь, какого цвета футболка.

В свете фар полицейских машин и переносного прожектора возле тела мужчины — судмедэксперт Сиваков, хорошо знакомый Кате. Одетый в специальный защитный комбинезон, он на коленях и собирает в медицинский контейнер что-то пинцетом.

— Приехала? — спросил он, не оборачиваясь, словно у него глаза на затылке. — Гущин за тобой специально послал. Ты вроде как тоже в теме. Только в обморок тут не падай, пожалуйста.

— В какой теме? О боже… что у него с головой?!

— В обморок не падай. Если здесь упадешь, что с тобой в доме будет. То, что ты видишь, это называется открытая черепно-мозговая травма. Парню нанесли большой силы удар по голове, спереди, череп просто лопнул как гнилой орех. Но больше ран никаких нет, и труп не перемещали, не манипулировали с телом. — Сиваков упаковал то, что он собирал с тела в контейнер, и закрыл его на магнитный замок. — Он убийцу не интересовал, он его просто убил сразу, ликвидировал первым вот здесь, у машины. Его интересовала только женщина. А она в это время уже находилась в доме.

Катя ощущала, как дрожат и подгибаются ее колени. Она отвернулась, вздохнула глубоко.

Воздух ночи…

Воздух тихой подмосковной ночи на месте происшествия…

Сыростью пахнет, и ветер свежий, и еще пахнет краской и известкой, травой и свежераспиленным деревом. И еще чем-то тяжелым, приторным…

Воздух ночи пахнет кровью.

Она оглянулась по сторонам — в свете фар и прожектора большой двухэтажный кирпичный коттедж, но еще не жилой, следы стройки повсюду — груды кирпича, корыто с цементом, доски, железные бочки. У открытой входной двери сотрудники полиции в форме. Вот из дома показался эксперт и пошел к машинам, неся в обеих руках по точно такому же медицинскому контейнеру с образцами для экспертиз.

Катя взглянула на полицейских. Они, не произнося ни слова, посторонились и пропустили ее в дом.

Большая часть опергруппы работала здесь вместе с Гущиным и следователем Следственного комитета. В доме, лишенном электричества, поставили переносные софиты.

Позже, когда способность соображать и оценивать факты снова вернулась к Кате после шока от увиденного в доме, она поняла: эксперты и сотрудники розыска буквально «просеивали» каждый сантиметр пространства под крышей. То, чего они не могли обнаружить снаружи на улице возле первого трупа, они пытались найти здесь — микрочастицы, пыль, волосы.

Только в обморок не падай!! Катя приказала это сама себе, уразумев, что теряет контроль над собой, что вот-вот хлопнется тут на глазах у всех без чувств, как слабонервный новобранец. Увиденное потрясло ее.

— Приехала? — как и Сиваков, спросил ее полковник Гущин. — Вот и хорошо. Если совсем тяжко, отвернись. Правда, мне надо, чтобы ты все это видела.

— Я вижу, — прошептала Катя помертвелыми губами.

Тело женщины лежало на спине. Можно было понять лишь то, что она тоже молода, темноволоса, со смуглой загорелой кожей.

— Двадцать восемь ножевых ран на теле разной глубины, почти все в области брюшины и половых органов, — хрипло сказал Гущин. — Ее сначала оглушили — на голове под волосами кровоподтеки, но она еще была жива, когда он начал ее кромсать. Нижнее белье, как видишь, отсутствует. Мы даже не знаем, что на ней было — юбка или брюки… Эту одежду убийца забрал с собой. Голова частично отделена от тела — позвоночник перерублен или перерезан, голова держится только на коже.