Наталья Солнцева - Шулер с бубновым тузом

— Вообще-то, с мужем Алины я не знаком. Бог с ним. Дело в другом…

Разговор с бывшим школьным товарищем тяготил Рафика. Но к кому еще он мог обратиться? Лавров хоть выслушает и что-нибудь посоветует.

Ромка невозмутимо поглощал свою порцию еды, более не выказывая нетерпения. Он всегда имел крепкие нервы и железные мышцы. Теперь он возмужал, обрел уверенность в себе и стал неотразим. По сравнению с ним Рафик выглядел не просто субтильным, а каким-то жалким доходягой. Разница между ними была разительная и привлекала внимание. Дама, которой не позволили курить, развлекалась, наблюдая за бывшими одноклассниками.

Рафик наклонился вперед, чтобы она не услышала его слов:

— Видишь ли, Рома… у каждого человека есть идеал красоты. Вот у тебя есть?

Лавров перестал жевать и задумчиво сдвинул брови.

— Должно быть есть…

— И у меня есть! Это Алина! Она… ты не представляешь, как она хороша. И при том не тупая кукла, а человек тонкой души. Она покорила меня как художника. Очаровала! Она вдохновляет меня, если хочешь знать.

— Алина — твоя Муза?

— Можно сказать, да. У меня был кризис, творческий застой, а она…

— …явилась и зажгла? — засмеялся Лавров.

— В принципе, ты прав. Благодаря ей я снова взялся за кисть. Готовлюсь к выставке.

— А супругу Музы это не нравится? Он требует, чтобы Алина вдохновляла только его и никого больше?

Рафик неистово помотал головой.

— Муж ничего не подозревает. То есть… это не то, что ты думаешь. Между мной и Алиной — чисто духовная связь. Никакой физики! Клянусь.

Лавров все еще не разобрался, в чем суть вопроса. И прямо заявил об этом Рафику. Тот страшно разволновался, покраснел, а его веснушки потемнели.

— У меня мастерская в мансардном этаже, под крышей жилого дома, — пробормотал художник. — Одному мне такое помещение оплачивать не по карману. Мы арендуем его вдвоем с Артыновым. Слышал о таком?

— Нет.

— Как же?! Семен Артынов, его популярность растет, как на дрожжах. А не так давно он занимал у меня на хлеб. Был неудачником, мы вместе перебивались на гроши, жаловались один другому на невезуху. Но теперь все изменилось. У него пошли заказы, появились деньги. Признаюсь, я ему завидовал… грешен. Чем, думаю, я хуже Семы? Талантом нас природа обделила одинаково, а он сумел судьбу перебороть, переломать. Я на месте топчусь, а он процветает. Что ни полотно — то шедевр. Ей-богу! Я не вру! Краски у него засияли по-новому, мазок стал смелый, чистый и точный. Раньше Сема напишет картину и показывает мне: оцени, мол. Я гляжу — вроде все неплохо, но тускло, безжизненно. И ругать неловко, и хвалить язык не поворачивается. Зато не обидно. Я ведь тоже не блестящий живописец. Так… ремесленник от кисти. Даром, что родители меня назвали Рафаэлем, будто в насмешку. Надо мной в академии все прикалывались! Несмотря на громкое имя, гения из меня не получилось. Оформляю витрины, эскизы делаю для интерьера, рекламными работами не гнушаюсь. Искусство искусством, а кушать-то хочется. Принципами сыт не будешь.

Рафик не старался приукрасить положение вещей и беспощадно критиковал собственное творчество.

— В общем, Сема начал зазнаваться. Вместо Семена стал подписываться Симон Артынов. Человек он вроде достойный, мы с ним легко ладили. Но в последнее время наши отношения осложнились.

— Из-за Алины?

— В точку попал, — тяжело вздохнул Рафик. — Она решилась позировать ему для портрета. Модным художником стал Артынов, потянулись к нему богатеи. Тому собаку любимую напиши, тому — любовницу в голом виде, тому — еще какую-нибудь хреновину. Сема плюнул на гордость, бабло взялся зашибать. На любой заказ соглашался, лишь бы платили. Я его не отговаривал. Еще подумает, что из зависти стыжу его. А ведь грызла мою душу зависть проклятая! Не святым я оказался, Рома. Когда услышал от Алины, что она собирается позировать Артынову, в сердце будто занозу кто загнал. И больно, и досадно, и зло берет, и не скажешь ничего против.

— Что ж ты сам портрет своей Музы не напишешь?

— Я не портретист, как Сема. И сноровка у меня не та, и чувство цвета, и… словом, не смогу я передать на холсте всю прелесть Алининой красоты, раскрыть ее чудный внутренний мир. А схалтурить совесть не позволяет. Вот и молчу. Ночами не сплю, голову ломаю, как бы помешать Алине позировать. Тошно мне, горько! И страшно… ох, как страшно!

— Это почему же?

Рафик покосился на пожилую пару за соседним столиком — не слушают ли, — и, понизив голос, выдавил:

— Потому что Артынов… продал душу дьяволу…

Подробнее читайте об этом в предыдущих романах серии «Глория и другие».

Великая французская революция конца XVIII в., ликвидировавшая «старый порядок».

Плиний — (23–24 — 79) римский писатель и ученый.

Елагинский дворец — летний императорский дворец на Елагине острове в Санкт-Петербурге. В павильоне Ротонда граф Калиостро проводил свои собрания. Во время реставрации в подвале Ротонды были найдены загадочные сосуды, предназначение которых неизвестно.

Копт — египтянин, хранитель самой древней культуры Египта, восходящей к временам фараонов.

Обожаю тебя ( фр .).

Франсуа де Ларошфуко (1613–1680) — французский писатель-моралист.

Клептомания — патологическая склонность к воровству.

Авель — (1757–1841), монах-провидец, предсказавший смерть нескольких монархов, нашествие Наполеона, сожжение Москвы и пр.

Третье отделение — орган политического надзора и сыска в России (1826–1880), учрежденный Николаем I.

Банк и штос — азартные карточные игры.

Роялисты — здесь сторонники королевской власти во Франции, которые жаждали расправиться с Жанной де Ламотт, считая ее виновной в свержении монархии.

Подробнее читайте об этом в романе Н. Солнцевой «Копи царицы Савской».

Подробнее читайте об этом в романе Н. Солнцевой «Натюрморт с серебряной вазой».