Камилла Лэкберг - Призрачный маяк

— Я попробую. Но это может занять время.

— Неважно. Позвоните, когда все выясните.

— Хорошо. Но я требую от вас осторожности. От этого зависит жизнь многих людей, не только Мадлен и детей.

— Мы понимаем, — ответил Патрик.

Попрощавшись, они поехали обратно в деревню.

— Добро пожаловать!

Эрлинг ждал их уже в дверях, на лице его сияла улыбка. Он был так рад, что его друг Бертиль Мелльберг с женой Ритой пришли поздравить его с помолвкой. Мелльберг был одним из его лучших друзей. Они разделяли прагматический взгляд на жизнь, и вообще Бертиль был толковый мужик.

Эрлинг радостно затряс руку Мелльберга и расцеловал Риту в обе щеки — на всякий случай. Кто их знает, что у них там принято в южных странах. Вивиан тоже вышла в прихожую поздороваться и помочь гостям раздеться. Ей вручили букет цветов и бутылку вина, и она рассыпалась в благодарностях, как того требуют правила приличия.

— Входите, — пригласил Эрлинг, сгорая от желания показать гостям дом, которым чрезвычайно гордился. Ему пришлось немало попотеть, чтобы сохранить дом после развода, но он того стоил.

— Как тут у тебя красиво, — отметила Рита с восхищением.

— Да, ты неплохо устроился, — Мелльберг хлопнул друга по спине.

— Не жалуюсь, — улыбнулся Эрлинг, протягивая гостям бокалы.

— А что на ужин? — поинтересовался Мелльберг, хотя еще свежи были воспоминания о ланче в «Бадисе», состоявшем из одних семян и орехов. Если Вивиан приготовила что-то подобное, придется по дороге домой заехать за хотдогом.

— Не волнуйся, Бертиль, — Вивиан подмигнула Рите. — Сегодня я сделала исключение и приготовила особенные блюда. Специально для тебя. Но не могу гарантировать, что туда не проникла пара овощей.

— Это я как-нибудь переживу, — расхохотался Бертиль.

— Присядем? — предложил Эрлинг, провожая Риту в столовую.

У его бывшей жены был хороший вкус. Дом она оформила очень красиво. Но ведь он за все заплатил. Так что можно сказать, что вся эта красота — его рук дело.

Закуски проскочили мгновенно, и Эрлинг просиял, увидев, что главное блюдо — лазанья. Только перед десертом и после толчков в бок от Эрлинга Вивиан начала демонстративно махать левой рукой.

— Это то, что я думаю? — воскликнула Рита.

Мелльберг прищурился, чтобы разглядеть, что так обрадовало Риту, и заметил что-то сверкающее на пальце у Вивиан.

— Вы что, обручились? — спросил он, хватая Вивиан за руку, чтобы рассмотреть кольцо получше. — Эрлинг, старина, это ты раскошелился?

— Красота дорогого стоит. Но Вивиан этого достойна.

— Какое красивое, — улыбнулась Рита. — Поздравляем!

— Да, это нужно отметить. У тебя нет ничего покрепче? — спросил Мелльберг, красноречиво поглядывая на бокал «Бейлис», который ему налил хозяин.

— Может, виски найдется.

Эрлинг пошел к бару. Вернувшись, поставил на стол две бутылки виски и четыре бокала.

— Вот это настоящая драгоценность, — он показал на бутылку — «Макаллан» двадцатипятилетней выдержки. Стоит целое состояние.

Налив виски в два бокала, он поставил один перед собой, а другой — перед Вивиан. Потом осторожно закупорил бутылку и отнес в шкаф.

Мелльберг недоуменно проводил его взглядом.

— А мы? — вырвалось у него. На лице у Риты был написан тот же вопрос.

Эрлинг вернулся к столу и как ни в чем не бывало открыл вторую бутылку — «красный» «Джонни Уокер», который, как прекрасно было известно Мелльбергу, стоил 249 крон в местном магазине.

— Не стоит вам пить дорогой виски. Все равно не оцените разницу.

С улыбкой он протянул бокалы Мелльбергу с Ритой. Молча они перевели взгляд со своих бокалов на бокалы Эрлинга и Вивиан, содержимое которых имело совсем другой оттенок. Вивиан хотелось провалиться под землю.

— Выпьем! Выпьем за нас, любимая! — поднял бокал Эрлинг. Опешившие Мелльберг с Ритой последовали его примеру.

Вскоре они заторопились домой. «Вот жадина, — думал Бертиль в такси. — Так-то он ценит нашу дружбу».

Когда они сошли с поезда, на перроне было пусто. Никто их не ждал. Никто не знал, что они приедут. У родителей будет шок, когда те их увидят, но Мадлен не стала предупреждать. Опасно уже и то, что они напрашиваются на ночь. Конечно, ей не хотелось подвергать родителей риску, но больше им пойти было некуда. Ей нужно было поговорить кое с кем и раздобыть деньги, чтобы вернуть долг Метте. Мадлен ненавидела быть в долгу, но у нее не было ни копейки, а нужно было купить билеты на поезд в Швецию. О том, что ее ждет по возвращении, она старалась не думать. Одновременно она испытывала странное спокойствие, потому что знала, что заперта в ловушке и больше бежать было некуда.

Мадлен опустила руки — и это доставило ей облегчение. Жизнь в постоянном страхе, бегство, борьба отнимали все силы. Мадлен устала бояться. За себя она бояться давно перестала, но ее преследовал страх за детей. Она сделает все, чтобы муж простил их. Раньше детей он не трогал. Надо верить, что так будет и дальше. Потому что если нет — она сойдет с ума.

Они сели на трамвай на Дроттнингторьет. У детей от усталости закрывались глаза, но они все равно сидели, прижавшись носами к стеклам, и с любопытством разглядывали город.

— Это же тюрьма, да, мама? Это тюрьма? — спросил Кевин.

Она кивнула. Да, они проехали мимо тюрьмы Хэрланды. Она повторила про себя станции: Сульрусгатан, Санаториегатан, выйти на Кольторп. Но все равно они чуть не проехали остановку, потому что Мадлен забыла нажать на кнопку. Она сделала это в самую последнюю секунду. Трамвай замедлил ход. Они вышли на улицу. Было еще светло, но фонари уже зажглись. В квартирах тоже горел свет. Она поняла, что в квартире родителей тоже горит свет. Сердце забилось быстрее. Она снова увидит маму и папу. Они смогут обнять внуков. Все быстрее и быстрее она шла к квартире, и дети почти бежали за ней, тоже сгорая от желания увидеть бабушку и дедушку. Наконец они оказались перед дверью. Дрожащей рукой Мадлен нажала кнопку звонка.

Фьельбака, 1871 год

Она родила просто чудесного ребенка. И роды прошли на удивление легко. Так ей сказала акушерка, подавая кроху, завернутого в пеленку. Эмели тогда испытала безмерное счастье. И с каждым днем оно только возрастало. Дагмар тоже была на седьмом небе. Она постоянно находилась рядом, готовая удовлетворить любую его прихоть. Меняла же она пеленки младенцу с таким выражением умиления на лице, какое у нее бывало только в церкви. Обе они были твердо убеждены, что в их семье случилось чудо.

Младенец спал в корзинке рядом с кроватью Эмели. Она часами могла смотреть, как он лежал, подложив кулачок под щеку. Губы его подергивались в улыбке — как себя убеждала Эмели. Он рад, что она его мама.