Ю Несбё - Красношейка

Они пошли вдоль Вибесгате к Стенспаркену.

— Не знаю почему, но той ночью Эвен Юль казался совсем другим человеком, — сказал Фёуке. — Это было странно. Но страннее всего то, что на следующий день он притворялся, будто ничего не произошло. Будто он забыл, о чем мы с ним разговаривали.

— Вы говорите, что тогда еще не были с ним близкими друзьями. Но вы рассказывали ему о том, что видели на Восточном фронте?

— Да, конечно. Знаете, что мы делали в лесу? Убегали от немцев, потом подкрадывались к немцам, а в основном ждали. И рассказывали друг другу всякие байки.

— Вы часто рассказывали о Даниеле Гюдесоне?

Фёуке внимательно посмотрел на Харри:

— Значит, вы пришли к выводу, что Эвен Юль решил, что он Даниель Гюдесон?

— Пока это только предположение, — ответил Харри.

— Да, я часто рассказывал о Даниеле, — сказал Фёуке. — Даниель Гюдесон был вроде человека-легенды. Эдакий свободный, сильный и удачливый — такого нечасто встретишь. Эвену нравились истории о нем, он просил меня рассказывать их по нескольку раз. Особенно ту, про русского, которого Даниель похоронил.

— Эвен знал, что Даниель бывал в Зеннхайме?

— Конечно. Эвен помнил все о Даниеле, до мелочей. Иногда, когда я сам забывал их, он мне подсказывал. Ну да, было похоже, что Эвену нравилось считать себя кем-то вроде Даниеля. Хотя я не могу представить себе двух более непохожих людей. Однажды Эвен, изрядно выпив, велел нам звать его Урией, совсем как Даниеля. И, если хотите знать, по-моему, он неслучайно положил глаз на Сигне Алсакер, когда увидел ее в суде.

— Что?

— Когда он узнал, что будут судить невесту Даниеля Гюдесона, он решил во что бы то ни стало прийти в суд. Он просидел в зале целый день — только чтоб увидеть ее. Будто решил во что бы то ни стало заполучить ее.

— Потому что она была девушкой Даниеля?

— Думаете, это важно? — Фёуке быстро зашагал в гору, Харри едва поспевал за ним.

— Очень.

— Не знаю, стоит ли мне это говорить, но лично мне кажется, что Эвен Юль больше любил миф о Даниеле Гюдесоне, чем о Сигне Юль. Уверен, восхищение Даниелем Гюдесоном стало основной причиной, почему он не вернулся после войны к медицине, а стал изучать историю. Конечно, он специализировался на истории оккупации и «Норвежского легиона».

Они дошли до вершины холма, и Харри отер пот со лба. А Фёуке почти не задыхался.

— Эвен Юль так быстро сделал себе имя в историографии, потому что как боец Сопротивления оказался идеальным инструментом для переписывания военной истории Норвегии. В новой истории должно как можно меньше говориться о реальных масштабах коллаборационизма и как можно больше — о таком мелком явлении, как движение Сопротивления. Например, в книге Юля потоплению «Блюхера» [50] Немецкий крейсер «Блюхер» был потоплен английским флотом в Северном море во время Первой мировой войны. посвящено пять страниц, но нигде не говорится о том, что после войны за сотрудничество с немцами были осуждены почти сто тысяч норвежцев. И ведь это работает — люди до сих верят, что народ якобы сплотился тогда перед лицом нацизма.

— Вы об этом хотите написать, Фёуке?

— Я просто хочу рассказать правду. Эвен знал: то, что он пишет, если не ложь, то, по крайней мере, искажение правды. Он говорил, что это во имя цели сплочения нации. Единственное, что ему не удалось представить в желаемом героическом свете, — это бегство короля. Эвен был не единственным среди сопротивленцев, кто в сороковом почувствовал себя обманутым, но ни в Сопротивлении, ни среди квислинговцев я никогда не встречал человека, который бы так яростно осуждал это бегство. Надо помнить, что всю жизнь Эвена предавали те, кого он любил, на кого надеялся. Думаю, в глубине души он ненавидел всех и каждого, кто тогда уехал в Лондон. На самом деле.

Они присели на скамейку, внизу был виден Фагерборг: церковь, крыши домов — а вдалеке лазурью блестел Осло-фьорд.

— Красиво, — сказал Фёуке. — Так красиво, что иногда кажется, за это и впрямь не жалко умереть.

Харри пытался связать все воедино, но ему не хватало одной маленькой детали.

— До войны Эвен начал изучать медицину в Германии. Вам известно, где именно?

— Нет, — ответил Фёуке.

— Может, он говорил, кем хотел стать?

— Да, он говорил, что мечтает пойти по стопам своего отчима и его отца.

— И кем же они были?

— Вы не знаете, кем были врачи Юли? Хирургами.

Бьярне Мёллер, Халворсен и Харри бок о бок шли по улице Мотцфельдтсгате. Они были в самом сердце Маленького Карачи, пакистанского района, где и запахи, и одежда, да и сами люди столь же мало напоминали о Норвегии, как кебабы, которые купили полицейские, — о привычных жареных сосисках. По тротуару вприпрыжку бежал курносый паренек, одетый на пакистанский манер, но с праздничным бантом в честь 17 мая на куртке с золотым узором и с норвежским флагом в руках. Харри читал в газетах, что мусульмане решили устроить для детей празднование Дня Конституции шестнадцатого числа, чтобы весь следующий день посвятить Ид аль-Адхе.

— Ур-ра! — Мальчик белозубо улыбнулся полицейским и побежал дальше.

— Эвен Юль — это вам не кто-нибудь, — продолжил разговор Мёллер. — Он у нас, пожалуй, самый именитый историк, пишущий о войне. Если ваша версия подтвердится, будет скандал. А уж если окажется, что мы ошибаемся… Что ты ошибаешься, Харри…

— Я всего лишь прошу разрешения заслушать его в присутствии психолога. И ордер на обыск его квартиры.

— А я всего лишь прошу хоть какое-нибудь маломальское основание для этого: улику или свидетеля, — кипятился Мёллер. — Юль — известная личность, и никто его и близко от места преступления не видел. Ни разу. Как, например, обстоят дела с твоим любимым заведением, откуда позвонили Эльсе Браннхёуг?

— Я показывал фотографию Эвена Юля женщине, которая там работает, — начал Халворсен.

— Майе, — вставил Харри.

— Она не помнит, чтобы когда-нибудь видела его, — закончил Халворсен.

— Я о чем и говорю! — вздохнул Мёллер, отирая соус с губ.

— Да, но я показал фотографию одному из посетителей, — продолжил Халворсен, бросив быстрый взгляд на Харри. — Там сидел пожилой человек в пальто — он кивнул и сказал: «Да, это он. Заберите его».

— В пальто, — задумчиво повторил Харри. — Это Могиканин. Конрад Оснес, в войну был на флоте. Да, пожалуй, о нем еще можно сказать, что он человек… Но как свидетель, боюсь, он не слишком надежен. Но все равно. Юль говорит, что ходит в кафе напротив. Там телефона нет. Значит, если ему нужно была позвонить, он, конечно же, зашел бы в «Скрёдер».

Мёллер скривился и с подозрением посмотрел на кебаб, от которого только что откусил кусочек. К этому произведению кулинарного искусства у него изначально душа не лежала.