Инна Бачинская - Вторая невеста

Рассвирепевший капитан Астахов устроил то самое сито, о котором говорил Федору. Теперь оставалось только ждать…

…Утром Полина засобиралась на работу. Она принимала душ, Федор готовил кофе.

— Может, не пойдешь? — спросил он, когда они сидели за столом.

Она покачала головой.

— А что я буду делать один?

Полина рассмеялась:

— Выведи на прогулку Барона.

— Он гуляет сам по себе. Я тебя встречу после работы. Не знаю, как я проживу без тебя целый день!

— Мне нужно заехать домой взять вещи, если ты не против. Заедь за мной в десять. А до десяти — ты свободен.

— Я могу забросить тебя домой после работы!

— Нет, Федя. Я не знаю, когда освобожусь. Девочки захотят услышать про… все, мы пойдем куда-нибудь, помянем Алинку… — Голос ее дрогнул. — А в десять я тебя буду ждать.

— Слушаюсь!

Она ушла, а Федор позвонил Коле. Капитан был занят и разговаривать не стал — закричал, что надо сбежаться и он перезвонит, как только что-нибудь прояснится. Федор позвонил Савелию, а потом заехал к нему в издательство. Зотов обрадовался, засуетился, бросился доставать из тумбочки стола коньяк и стаканы.

— Ну, что у Коли? — спросил он, разливая коньяк.

— Капитан сидит в засаде. Я вчера видел его. Я видел Максима Тура.

— Ты видел Максима?! — Савелий отставил стакан. — Где?

— В ресторане «Лавровый лист». Коля уже был там, одна из девушек узнала Максима на фотографии, говорит, часто бывал, причем не один, а с девушкой. Видимо, она имела в виду Кристину. Похоже, у них где-то недалеко какая-то нора. На квартире Кристины с момента убийства никто не появлялся. Квартира афганца… кстати, Майя подарила ему свою, когда уезжала в Италию. Обе квартиры находятся слишком далеко от «Лаврового листа», а девушка-официантка сказала, что ей показалось, будто они приходили откуда-то поблизости. Не бог весть что, но все-таки зацепка. Наш капитан сейчас как охотничья собака, взявшая след.

Он помолчал.

— Знаешь, Савелий, мне стало… как бы тебе это… одним словом, я позавидовал Астахову белой завистью — он увлечен, занимается любимым делом, по-моему, счастлив. Несмотря на разбитую «Хонду»…

— Ты тоже занимаешься любимым делом! — поспешил Савелий.

— Я не спорю, но, согласись, драйва меньше. Капитан как герой боевика — погони, перестрелки, засады, а я скромный учитель философии и, кроме того… — Он не закончил фразы, и, недосказанная, она повисла в воздухе.

— Скучаешь?

— Я думал начать книгу на каникулах, а сейчас чувствую, остыл.

— А ты не можешь вернуться? Ну, если ты так чувствуешь, всегда можно переиграть!

— Не знаю, Савелий. Я отвык подчиняться, да и начальник может оказаться дураком. Это трагедия, когда начальник глупее подчиненного. Да и не так-то это просто — вернуться.

Савелий вздохнул, сочувствуя.

— А что ты собираешься делать?

Федор пожал плечами.

— Скоро начало учебного года, скучать не придется.

— Федя, а ты… — Савелий хотел спросить об его отношениях с Полиной, но не знал как. Он был очень деликатным человеком. — А как Полина? — нашелся он.

— Полина? Хорошо. Мы были на Магистерском озере целых три дня.

— Правда? Ну, и как там?

— Там замечательно. Мы пекли на костре рыбу.

— Рыбу ты сам поймал?

Федор подумал и сказал:

— Нет, рыбу я купил. Мы подолгу сидели у костра. А однажды пошел дождь…

— Она тебе нравится?

— Очень. Полина удивительно теплый человек, Савелий.

— А вы… ты… Ну, сколько можно одному? — Зотов оседлал любимого конька. — Знаешь, Федя, Зося часто спрашивает про тебя, говорит, у нее есть подруга, очень хорошая девушка… Время бежит, Федя, вон моей Настеньке скоро пять, смотри!

— Ты думаешь? — рассеянно отозвался Федор.

— Ты же сам сказал, что она тебе нравится! Сказал?

— Ну да.

— Тогда что?

— Страшно, Савелий. Философ — это не только профессия, это образ жизни, свобода. Я единоличник по природе. Но обещаю подумать.

— Все мы единоличники, пока не встретим свою женщину, — рассудительно молвил Савелий.

Федор не ответил.

— А как художница? — спросил Зотов после непродолжительного молчания.

— Не знаю, Савелий. Еще не звонил. Свинство, конечно. Ей не позавидуешь.

— Вчера в новостях показали Максима Тура, спрашивали, кто знает о его местопребывании. Красивый парень…

Вдруг взорвался мобильный Федора. Номер был ему незнаком.

— Федорыч, ты?! — резанул в уши возбужденный голос Алеши Добродеева. — Это правда? Про Максима Тура? Правда? У тебя связи в полиции! Старик Добродеев весь день на ушах, землю носом роет, никто ничего толком не знает. На телевидении клянутся, что ни сном ни духом. Но слушок прошел, что он может быть причастен к убийствам! — Последнее слово Леша произнес драматическим шепотом. — Я знал! Я чувствовал! Уж очень личность одиозная! И ореол тайны вокруг! Неспроста! У старика Добродеева нюх на сенсации!

Он еще что-то чирикал, но Федор уже отключился.

— Кто это? — спросил Савелий.

— Господин Добродеев учуял запах жареного и взял стойку.

Они помолчали. Разговор стопорился. Савелий, присматриваясь к Федору, спросил вдруг:

— Федя, что с тобой?

— В смысле?

— Я же вижу. Ты что, Федя?

— Не знаю, Савелий. Что-то… не понимаю. Сейчас пойду в библиотеку, на люди, все как рукой снимет. Там у меня есть подруга, которая в курсе всех городских сплетен.

Он осекся, сообразив, что меньше всего ему хочется обсуждать городские сплетни, и ни в какую библиотеку, следовательно, он не пойдет. Значит, Интернет, палочка-выручалочка для одиноких философов на каникулах. И общество умного кота Барона.

Он не хотел признаваться Савелию, что чувствует непонятную тревогу — «сосет под сердцем» называет это состояние его бабушка. Да, собственно, и признаваться ему не в чем. Что-то скребло и царапало в душе Федора Алексеева, какие-то предчувствия, ожидания… ничего определенного, но оптимизма, обычно свойственного ему, в результате как не бывало, что не преминул отметить чуткий Савелий.

Они допили коньяк, и Федор распрощался с Зотовым. И отправился домой «шарить» в Паутине.

Выйдя от Савелия, он позвонил Майе, не совсем представляя себе, что скажет ей, но ему никто не ответил. Он почувствовал облегчение, и ему стало стыдно — он вспоминал, как она плакала, как смотрела на него, как он держал в руке ее холодную и безжизненную ладонь…

Он был неспокоен и не умел объяснить, почему. Гораздо позже, вспоминая тот день, он подумал, что это, возможно, было предчувствие.

В Интернете он нашел интересную статью на английском о современной философии, с предпосланным ей эпиграфом американца Николаса Решера:

« Времена философа, как мыслителя-одиночки, талантливого любителя с идиосинкратическим [6] Своеобразный, уникальный, характерный, личный. месседжем [7] Посыл ( англ ). , благополучно закончились ».