Андрей Остальский - Жена нелегала

— Ну хорошо. Значит, и Трошин — тоже не ортодокс?

— Нет, этот из другой породы… Он же начальник…

«И я уже не журналист, а начальник», — не к месту подумал Данилин.

— …начальник, а не оперативник, — продолжал между тем Миша. — Он резидентом служил в Париже, вроде и в Японии, а резиденты — это уже должности партийно-политические и отчасти полицейские… Хотя, говорят, любит он переодевания, маскировки, хитрые легенды… Еще вроде гениально французским владеет, может хоть за парижанина сойти, или за человека с юга, из Прованса, например. Ну и еще языков пять прилично знает.

В общем, после такого рассказа любопытство Данилина совсем разгорелось.

Генерал Трошин только совсем недавно, в 93-м году, был отправлен в отставку. Но он так долго возглавлял самое таинственное подразделение разведки, что должен был, видимо, считаться прототипом Карлы — гениального мастера замысловатых шпионских игр, страшного паука, плетущего паутину по всему миру в романах Джона Ле Карре. Данилин ожидал увидеть зловещего типа с тяжелым, магнетическим взглядом, прожженного циника, манипулятора, не лишенного некоего темного обаяния…

Все оказалось совсем не так. Старичок был на вид совсем обыкновенный, без тени демонизма и адского шарма. Моргал маленькими синими глазками, смешно качал головой. Говорил банальные вещи.

В редакцию его привела обида на новую российскую власть, да и на Горбачева тоже, вообще на всех этих предателей, разваливших великую страну.

И более всего на коварное ЦРУ, которое, конечно, все это придумало и осуществило. Теперь этот подлый заговор генерал хотел разоблачить на страницах «Вестей».

Данилин знал, что статью генерала уже отвергли несколько других газет — в том числе и «Известия», и «Комсомолка». Но, пробежав глазами текст, был поражен. Все-таки ожидал от такого генерала чего-то более изощренного. Написанное же походило на передовицу «Правды» семидесятых годов, да и то правдисты иногда все-таки умели выражаться поизящнее.

«Не может же быть, чтобы человек такого масштаба столь примитивно мыслил! — гадал Данилин. — Просто у них там, в их сверхсекретных глубинах, тоже, наверно, на партсобраниях привыкли говорить на особом птичьем языке. И вот он полагает, что для газет и сегодня нужно писать только так».

Но развивать журналистские таланты бывшего шефа нелегальной разведки Данилин не собирался. Он придумал другое — напечатать все так, как есть. Но напечатать не просто так, а в обмен на шпионскую «клубничку». Как пригодился бы сейчас газете эксклюзивный сериал про невероятные деяния и тайные комбинации из истории разведки! Пусть из достаточно далекого прошлого, и пусть имена и страны будут изменены — не в этом же суть. А дело в приключениях, в прикосновении к тайне.

Генералу предложение Данилина пришлось по душе, он расслабился, заулыбался, позволил угостить себя английским чаем. Сказал, что немедленно начнет работать над серией статей о подвигах советских нелегалов.

— Только, пожалуйста, без идеологии, — попросил Данилин. — Подвиги — да, но идеология пусть останется в вашей первой статье.

— Я понимаю, — сказал генерал и закачал головой.

«Не показать ли ему письмо? — вдруг подумал Данилин. — Или не стоит? Как-то несолидно — откровенную чушь совать профессионалу такого уровня, вдруг еще презирать меня будет».

Но все же решился — что с журналиста взять, в конце концов! — протянул листочки Трошину.

— Вот, Леонид Юрьевич, надо мной коллеги смеются, говорят, я зря время трачу на ерунду… Наверно, наивно с моей стороны, но вы все-таки взгляните краем глаза, успокойте мою душу. Подтвердите, что чепуха, сказки, и я тогда это письмо прямо в корзину отправлю.

Генерал взял листочки, почитал, лицо его ничего не выражало. Потом вдруг сморщился, точно кусок лимона проглотил, закашлялся…

— Извините, — сказал. — Никак от гриппа еще до конца не оправлюсь. Налетает…

Генерал достал платок, высморкался. Вернул письмо Данилину. Сказал как бы между прочим:

— Выбрасывайте. В корзину.

— Я так и думал, — сказал Данилин. — Извините, что ваше время на такую муру потратил.

Он взял письмо, подержал его несколько секунд над корзинкой, словно все еще колеблясь, потом разжал пальцы… Письмо улеглось на старые распечатки и другой собравшийся за день бумажный мусор. Корзинка была уже наполовину полна.

Генерал сидел напротив и внимательно наблюдал за происходящим и даже на плетеную корзинку посмотрел долгим изучающим взглядом.

Выбросив письмо, Данилин облегченно улыбнулся, и генерал улыбнулся ему в ответ.

«Все-таки не лишен он какого-то обаяния, хоть и странного, — думал Данилин. — Недаром говорят, что подчиненные его всегда любили».

Из-за нервотрепки с очередным обращением Ельцина Данилин предпочел дождаться сдачи номера, хотя подписывал его Игорь. Но в какие-то моменты надо быть на месте, с коллективом. Не увиливать от ответственности. Уже начинало темнеть, когда Данилин смог наконец вырваться из редакции, но надо было решать — ехать домой или на приемы. Звали на этот раз к голландцам и в кувейтское посольство, да еще и на тусовку в «Мостбанк». Конечно, на часах уже было восемь, а звали кто к семи, кто к половине восьмого. Но на такие мероприятия можно в принципе и опаздывать — иначе что делать профессионалам, которым надо побывать на нескольких приемах за вечер?

Причем профи эти бывают двух категорий. Одна — несчастные халявщики, кому больше негде толком выпить и закусить. А вот другая — люди серьезные, которым по разным причинам надо отмечаться повсюду. В жизни Данилина (изредка, к счастью) тоже случались такие совпадения, когда нельзя было обидеть друзей — японского посла, например, но и на тусовке в братской газете «Сегодня» нельзя было не появиться. Но вот некоторым несчастным политикам и дипломатам регулярно приходилось этим делом заниматься: перетаскиваться с одного раута на другой — вот тоска!

И ведь подумать только: когда-то давно Данилин приемы очень любил, каждый из них был для него большим событием. Западные напитки и необычная еда, вся атмосфера светского раута фантастически контрастировали с заскорузлым советским бытом. Это было прикосновение к какой-то другой, почти голливудской жизни и невиданной свободе. Особенно стало приятно ходить на приемы в последние годы существования Советского Союза, когда уже не нужно было ни у кого разрешения спрашивать и стало возможным разговаривать с иностранцами, не оглядываясь по сторонам. Да еще такую правду-матку им в лицо резать, чтобы у них глаза на лоб вылезали.

Но постепенно новизна этого занятия поблекла, приемы стали рутиной, поднадоело однообразие разговоров, да и угощений тоже. Поесть толком редко удавалось — все время приходилось беседы вести. Спасибо еще жене Татьяне — та яростно боролась против данилинского гастрита и бдительно следила за тем, чтобы в руках у мужа обязательно была тарелка, а в ней какое-то содержимое. В переходе от одного собеседника к другому нет-нет да и удавалось что-нибудь из этой тарелки склевать.