Евгения Михайлова - Бегущая по огням

– Надо что-то делать. Я поняла. Я не обиделась, Лариса. Наоборот, очень тронута. Конечно, мы что-нибудь придумаем. Так я отдыхаю?

Лариса прервала разговор с явной неохотой. Она любила сразу осуществлять свои планы по совершенствованию жизни других людей. Алла облегченно вздохнула. По крайней мере, Лариса приступит к своей интенсивной терапии не сегодня. Алла задумчиво посидела за столом, глядя на фотографию в серебряной рамке: она и мама на фоне ярко-синего моря. Алла выглядит старше своих двадцати шести лет из-за слишком серьезного, почти трагического взгляда темных глаз. Мама – моложе своих сорока пяти. Гладкое лицо, а светлые глаза вообще лишены выражения. Темные волосы Аллы стянуты сзади в хвост, у мамы – модная, короткая стрижка. По этому фото непонятно, есть ли у них какая-то разница в возрасте. Но их никто не примет ни за сестер, ни за подруг. Алла подумала о том, что все люди в ее жизни пытаются ею манипулировать как марионеткой. Мать, муж, даже Лариса… Неужели она настолько слабое, бесхребетное существо? В памяти вновь возникла сцена: девочка идет по краю песочницы, падает, пытается стереть грязные пятна с платья, и никто не понимает, что она больше всего на свете боится ярости собственной матери. Если бы она стояла на краю обрыва и увидела эти беспощадные глаза, она наверняка бросилась бы вниз. Тогда… А сейчас? Алла вдруг схватила фотографию и сунула ее в ящик стола. И тут же на пороге показалась мать. Между ними была связь палача и жертвы. Мать чувствовала малейшее изменение в ее настроении.

– Где фотография? – спросила она.

– В ящике, – спокойно ответила Алла. – Мне нужно было разложить записи для работы, я ее убрала.

– Ну-ну, – скрипучим голосом произнесла Нина Ивановна и направилась к выходу. – Я в поликлинику. В кухне на полке деньги и список продуктов. Купи по дороге с работы.

Алла дождалась, пока хлопнет входная дверь, пошла на кухню, посчитала деньги, прочитала список. Мать считает, что ей нельзя носить больше трех килограммов, а дочери, стало быть, можно тащить килограммов двенадцать. Деньги. Их зарабатывает Алла. Но у нее ничего нет. Ей вот так их до сих пор выдают. На что она купит яркое платье, о котором говорила Лариса? Она даже не может сказать ей, что не посмеет ничего себе купить без санкции матери. Лариса изречет: нужно что-то делать. Но Алла не знает, что делать. Она взяла список, ручку, которая лежала рядом с телефоном, и написала внизу крупными буквами: «Купи все сама. Я приду поздно». Деньги она оставила, натянула джинсы и майку и вышла из дома.

Просто шла по двору. Ей было жарко, одиноко, тоскливо. И вдруг она увидела свою учительницу литературы. Марина Евгеньевна, как всегда, очень озабоченная, почти бежала к дому с двумя сумками.

– Аллочка, – просияла она нежной улыбкой, когда та ее окликнула. – Как же я давно тебя не видела. Очень хорошо выглядишь, только немного похудела. Ты на работу?

– Нет. У меня выходной, Марина Евгеньевна. Давайте сумки, я вам их донесу.

– Ты что! Они легкие. Там всякая мелочь, все основное я уже купила рано утром. Ну, хочешь, возьми одну и пошли к нам. У меня сейчас Сережа отдыхает. Он будет рад тебя видеть.

– Я его тоже… – неуверенно ответила Алла.

– Что не так? – тревожно спросила Марина Евгеньевна.

– Все так, – улыбнулась Алла. – Я бы хотела с вами посидеть, поговорить. И с Сережкой повидаться, конечно. Просто при нем говорить невозможно. Ну, с тех пор, как он стал великим детективом. Он или шутки шутит, или сразу начинает разоблачать. А я устала. Я хочу, чтобы меня никто не трогал. И не очень хочу, чтобы он на меня смотрел. Я на самом деле плохо выгляжу, мне сей факт только что моя начальница подтвердила. Это вы такая добрая…

– Ясно. Пойдем. Сережу мы отправим спать. Он бодрствует несколько часов в сутки, такой мы ему придумали режим. И в эти часы он ест. Так что он просто не успеет сказать ничего, что тебя бы испугало. А мы посидим. Ты можешь мне ничего не говорить. Приготовим обед. Я расскажу тебе… Мне так хорошо из-за того, что мой мальчик спит в соседней комнате. Пошли?

– Пошли! – рассмеялась Алла. – Надеюсь, он храпит. Я услышу и буду над ним издеваться. Он у вас парень хороший, конечно, но слишком привык, что за ним все бегают. Первый парень в школе и в мире. Я никогда за ним не бегала.

– Знаю, – сказала Марина Евгеньевна. – Ты скромная и гордая. Мой сын немножко избалован, конечно. Моя вина в этом тоже есть. Но сейчас он действительно будет храпеть, и мы вместе станем над ним издеваться. Я согласна. Тем более он отлично к этому относится.

Сергей их встретил, очень обрадовался Алле. Но они дали ему поесть и отправили спать, что он с удовольствием пошел исполнять. Обе с такой надеждой смотрели ему вслед, что он, доставляя им удовольствие, старательно похрапел у себя в комнате, пока не уснул на самом деле. Алла говорила с Мариной Евгеньевной обо всем. О своем браке, о работе. Потом вдруг спросила:

– Что вы думаете о моей маме?

– Очень трудный вопрос, – ответила Марина Евгеньевна. – Давай начнем с того, что тебя беспокоит. Тебя ведь что-то очень беспокоит.

– Она – сумасшедшая, – тихо сказала Алла. – Мне как-то приснилось, что она укусила меня за шею, пила кровь. Она – вампир. Никто этого не знает, но она очень жестоко со мной обращалась, когда я была ребенком. Да и сейчас… Мне кажется, я ей нужна как жертва. Она, конечно, меня любит по-своему, но и ненавидит. Мне с ней страшно. И она такая хитрая, так умеет это скрывать от других людей. Никто не догадывается.

– Это нельзя скрыть, – мягко сказала Марина Евгеньевна. – Я всегда знала, что у вас что-то не так. Но ты выросла. Ты взрослая, талантливая, сильная…

– Я очень слабая.

– Это не так. Нужно кое-что проанализировать… Ты сказала: она любит и ненавидит. Такой раскол психики бывает при шизофрении. Это страшно звучит, но встречается чаще, чем можно предположить. Ты понимаешь, для меня не новость то, что ты говоришь. Я часто пыталась вызвать на разговор твою маму, и всякий раз был один и тот же результат. Она начинает говорить о тебе как об очень дорогом человеке, потом это все у нее переворачивается, – и оказывается, что она все делает для тебя, а ты вроде этого не стоишь. Извини, что я это тебе сейчас говорю. Просто ты уже взрослая, ты справилась с нелегким разводом, должна многое начать сначала. А выглядишь затравленной, как в детстве. Если твоя мать – психически больной человек, то нам нужно подумать, как спасать твою жизнь. Алла, у меня ощущение, что вопрос стоит именно так.

Они не заметили, как наступил вечер, потому что обе глубоко и тяжело задумались. И вздрогнули от того, что Сергей, появившись на пороге, включил свет.

– Слушай, Алка, – сказал он по-хозяйски. – Наконец-то я вижу тебя в джинсах. Не помню точно, в каком классе тебя переклинило и ты стала носить, извиняюсь за выражение, какие-то бабские платья. А до этого ты была самой клевой девчонкой в классе. Помнишь, как ты играла с нами в футбол?