Наталья Александрова - Альковная тайна содержанки

– Вы хотите увлечь ее театром? – Римма Борисовна в сомнении покачала головой и снова случайно отломила кусочек восхитительного пирожного.

– Если честно, то все родные хотят ее выдать замуж! – выпалила Лола. – Но тут есть загвоздка! Покойный дядя был очень интеллигентный человек, профессор, к тому же увлекался оперой. И тетка вбила себе в голову, что выйдет только за такого же, серый мужлан, по ее собственному выражению, ей не нужен.

– Однако… – протянула Римма, – сколько лет вашей тете, что она так разборчива?

– Под семьдесят, но выглядит лет на десять моложе! Всегда за собой следила!

Лола уже так завралась, что махнула рукой – будь что будет, только бы Римма согласилась помочь.

– Римма Борисовна, душечка… – затараторила она, – на вас только вся надежда, – подберите тетке какого-нибудь интеллигентного пожилого любителя оперы! Только бы их познакомить, а там уж тетка сама за дело возьмется! Вы не поверите, когда нужно, она умеет быть очаровательной – просто ангел, а не женщина!

– Ну… – Римма задумалась, – есть у меня одинокий немолодой господин… Прохор Петрович… он, конечно, не профессор, но тоже человек интеллигентной профессии – настройщик роялей.

Лола ужасно обрадовалась – с первого раза попадание!

Римма достала свою пухлую записную книжку и принялась листать страницы.

– Вот, Синеусов П.П., телефон…

Лола вытянула шею и с глубочайшим разочарованием увидела, что номер телефона ей известен. Прохор Петрович дал номер той самой квартиры, что находилась над жильем их невезучего заказчика Сергея Зозулина.

Римма уже набирала номер.

– Не берет, – вздохнула она, – видно, дома нету.

«Это я и так знаю», – подумала разозленная Лола.

– Может, оно и к лучшему, – заговорила Римма Борисовна. – Такой милый человек, за что же ему на шею хомут такой вешать в виде капризной старухи… Не расстраивайтесь, Олечка, сейчас еще поищем… – она снова углубилась в записную книжку. – Вот, нашла! Как раз знакомый его, Верстовский!

– Известная фамилия… – кисло поддакнула Лола.

– Да-да, и этому-то как раз я с удовольствием подсудобила бы кого похуже! – высказалась Римма Борисовна.

– Чем он вам досадил? – нехотя полюбопытствовала Лола.

– Представьте себе, казался таким интеллигентным человеком, и работа приличная – гравер, а сам… – Римма полезла в свою необъятную сумку и вытащила старинную книгу.

«Выдающиеся певцы императорских оперных театров», – было написано на обложке старинным шрифтом с золотым тиснением.

– Взял у меня почитать и вернул в таком виде! – бурно возмущалась Римма.

На форзаце снизу был вырезан солидный кусок листа, примерно с четверть. Лола взяла в руки книгу и пролистнула. Бумага на форзаце была тонкая, мягкая, блекло-оранжевого цвета.

Когда Леня Маркиз бывал сердит на свою компаньонку, он называл ее лентяйкой, неумехой и капризулей. Но никогда не называл ее дурой, потому что так не считал. Не то чтобы он признавал Лолу по уму равной себе – скажите, какой мужчина добровольно признается в таком, даже если это и соответствует действительности? Однако кое-какие умственные способности Лолы ее напарником отмечались.

Сейчас Лола тотчас сообразила, что бумага форзаца старинной книги на ощупь напоминает ей почтовую марку. Разумеется, Лола не специалист, однако совпадение налицо. Книга была издана в Лондоне, стало быть, бумага английская… Да еще этот Верстовский по профессии гравер… интересное совпадение!

Лола понятия не имела о технологии изготовления почтовых марок, тем более таких старых, выпущенных в девятнадцатом веке. Но Леня вчера пересказывал ей историю «Розового Маврикия», при этом надувал щеки так, будто он сам такой умный. Как будто Лола не догадалась, что он все узнал от того типа, специалиста по маркам. Кажется, тогда фигурировал там какой-то пьяница-гравер…

– А я еще для него узнала у одной знакомой насчет пластинки – Энрико Карузо поет лучшие арии из итальянских опер! – сокрушалась Римма Борисовна. – Он так хотел эту пластинку! Но теперь ни за что не сведу его с этой дамой!

– Ох, как же я вам благодарна! – Лола выхватила из рук Риммы записную книжку и списала на салфетку телефон, что стоял против фамилии Верстовский А.А.

Римма обиделась на Лолины манеры и сказала с ноткой злорадства в голосе:

– Ох, Олечка, я вспомнила, Антон Антонович никак не подойдет вашей тете, он… ну понимаете, он… не интересуется женщинами. Ни старыми, ни молодыми – никакими, вы меня понимаете? У него совершенно другой профиль…

– Ой, как жалко… – Лола изобразила полное разочарование, смяла салфетку в комок, но не выбросила, а тайком сунула в сумочку. Зная телефон, выяснить адрес Антона Антоновича Верстовского для Лени не составит труда. И вообще, он должен целовать Лоле ноги, она делает для него самую важную работу – собирает информацию. Она рискует жизнью – в «Райском саду», где укокошили несчастную брюнетку, потом в медицинском центре «Авиценна» – если бы Лолу застали подслушивающей разговор в кабинете, тот специалист по мануальной терапии не оставил бы ее в живых. Сейчас, конечно, Лоле угрожал только приступ головной боли от трескотни Риммы Борисовны, но это исключение из правил. Ленька затыкает Лолиным нежным телом все дыры, кидает ее на амбразуру, как Александра Матросова. Это надо прекратить. Или хотя бы поставить напарнику на вид.

Но не сейчас, потому что когда Маркиз занят очередным делом, он не реагирует на ее жалобы и провокации. И скандал устраивать глупо – он просто не станет слушать. А то еще и прикрикнет – нашла, мол, время, долго думала…

«Надо уметь ждать, – сказала себе Лола, – надо воспитывать в себе выдержку и терпение».

Леня позвонил в дверь.

Дверной звонок может многое сказать о своем хозяине. Например, звонок с птичьей трелью скорее всего установит романтический любитель природы, поклонник загородных прогулок и рассветов на берегу реки, бодрый спортивный марш – завзятый футбольный болельщик, простой лаконичный гонг – деловой, энергичный человек, трезвомыслящий практик и трудяга.

В этой квартире роль дверного звонка исполняли первые такты романса Неморино из оперы Доницетти «Любовный напиток». Так что Маркиз сразу понял, что не ошибся адресом и попал к большому любителю оперного искусства.

Едва отзвучала музыка Доницетти, как за дверью раздались торопливые шаги и красивый баритон проговорил:

– Сию секунду, Коленька, сейчас я открою!

Дверь распахнулась, и на пороге появился вальяжный господин в домашней куртке бордового шелка и шейном платке. Пожалуй, самой заметной деталью в облике этого господина были его усы – длинные, ухоженные, закрученные кверху, они явно являлись предметом гордости своего хозяина.