Леена Лехтолайнен - Чертовы котята

Этого я не знала, а спросить теперь не у кого. Всю дорогу до ресторана у меня перед глазами был Лайтио: сидел в кабинете за рабочим столом с сигарой в каждой руке. Я не думала, что он застрелится дома, ведь как профессионал он должен знать, сколько проблем такие случаи приносят родным и близким. А кто его нашел? Жена? Я знала, он любил ее, хоть частенько и называл за глаза «моя баба». Но еще больше он любил собственную независимость. Почему человек должен мучиться до последнего мгновения, почему не может сам назначить дату своего ухода?

Верующий ответил бы, что эти вопросы решает Господь Бог. Но разве не Бог решает, кому суждено покончить с собой, а кому умереть своей смертью?

К счастью, мы приехали в ресторан до того, как я окончательно сошла с ума, размышляя о жизни и смерти. А там все разговоры свелись лишь к тому, какое шампанское подавать, сколько готовить видов холодных закусок и какие заказывать устрицы. Моника несколько раз вопросительно взглянула на меня: заметила, что у меня печальный вид. Я промолчала: было не лучшее время для откровений.

В церковь я попала лишь на Пасху вместе с Саарой и Ваномо. Накануне вечером они приехали из Куопио и решили прогуляться по Хельсинки, посмотреть столичные достопримечательности, в том числе Кафедральный собор. Они совершенно не удивились, когда в храме я зажгла свечу и на несколько минут застыла, склонив голову. Я совершенно не знала, что следует делать в таких ситуациях — стоять молча или читать про себя молитву. Верил ли в Бога сам Лайтио? Он так часто удивлял меня, что я даже не решалась делать какие-либо выводы о его пристрастиях или убеждениях.

Саара и Ваномо чувствовали себя в церкви как дома. Они даже и представить не могли, что я взяла с собой совершенно не подобающий этому месту предмет — под мышкой в кобуре у меня висел револьвер. Бабушка Вуотилайнен рассказала, что накануне вечером ей позвонил какой-то мужчина и, не представившись, попросил меня к телефону. Он также поинтересовался, живу ли я еще в соседней квартире. Мужчина говорил хриплым голосом и, как показалось бабушке, вообще с трудом произносил слова. Я была уверена, что это звонил вышедший из тюремной больницы Кейо Куркимяки. Бабушка Вуотилайнен ответила так, как мы с ней договаривались: мол, я давно отсюда съехала и она и знать не знает, где я сейчас.

Надо предупредить родителей Саары, что Куркимяки может вернуться на место преступления. Полагаю, в фермерском доме должно быть хотя бы охотничье ружье, чтобы защититься от незваных гостей. Я смотрела на тонкую фигуру девочки и страстно надеялась, что в случае опасности ее родные не станут подставлять под удар другую щеку, а ответят обидчику и защитят малышку. Интересно, действуют ли в Туусниеми детские курсы самообороны? Хорошо бы записать туда Ваномо.

— Почему ты решила назвать дочь Ваномо? [9] По-фински «линнея» (цветок). (Прим. пер.) — спросила я, когда мы шли в сторону остановки на паром в Коркеасаари, к зоопарку.

— Она родилась весной, когда распустились линнеи. Вечером накануне родов я пошла прогуляться в лес возле дома и увидела, как они цветут на солнечных полянках. Такие красивые. Знаешь, сорванные линнеи очень быстро вянут, поэтому ими можно любоваться только в лесу.

— Да, я знаю. У нас в Хевосенперсете они тоже росли. Я пару раз пыталась собрать букет и поражалась тому, как быстро они никнут в воде.

— Этим люди похожи на цветы: каждому надо найти свое место для жизни. Не понимаю, почему многие стремятся в город. Конечно, мне очень нравится Хельсинки, но я не смогла бы здесь жить. Слишком много народа.

— И кошки не могли бы здесь бегать, где им вздумается, — вздохнула Ваномо. — И все возмущаются, что везде разбросаны собачьи какашки, хотя что в этом такого, они же быстро разлагаются и смываются дождем. Странные люди…

Я улыбнулась. Саара и Ваномо относились к той же породе людей, что и дядя Яри.

— А вот Хилье нравится здесь жить, — продолжила Ваномо. — Ты ведь много где была, правда? Мама обещала, что следующим летом мы поедем на пароме в Швецию или Таллин. Только на пароме много хулиганов и пьяных.

Саара улыбнулась словам дочки. А та продолжала весело щебетать, спрашивая то у матери, то у меня, почему летом на Торговой площади продают меховые шапки-ушанки. На катере по дороге на остров Коркеасаари она уселась на корму, несмотря на довольно прохладный сильный ветер. Широко открытыми глазами она смотрела на мир, поражаясь и восхищаясь всем, что ее окружало. Я в детстве была такой же веселой и любознательной и не знала, что в жизни существуют потери и печаль. Пока не погибла Фрида, я не умела грустить.

Рождение Ваномо произошло вследствие насилия, но она еще не знала об этом. Вряд ли родные долго смогут держать ее в этом неведении. Я хотела быть рядом в тот момент, когда она узнает всю правду о нашем отце, и сказать, что кровь, текущая в ее жилах, вовсе не грязная или плохая. Или я хотела еще раз повторить это самой себе?

Мы гуляли по зоопарку, любуясь на смешных толстых тюленей и сонных после зимней спячки медведей. Саара рассказала, что прошлой весной на окраине их городка тоже заметили медведя, и собаки чуть не надорвали глотки от яростного лая. После этого они несколько недель возили Ваномо до школы, боясь отпускать ее одну, а соседи даже собирались устроить облаву.

— Мама тогда сказала, что медведи тоже создания Божьи, но сосед, дядя Пиетари, ответил, что человек — царь всех зверей и может делать с ними, что ему вздумается. А ты, Хилья, как считаешь?

— Я решилась бы выстрелить в медведя только в самом крайнем случае. Вот если бы, например, он напал на тебя, я убила бы его.

Я незаметно потрогала под мышкой пистолет. Где бы взять свежую фотографию моего отца? Ведь должны же мы с сестрой понимать, от какого типа людей стоит держаться подальше.

Ваномо захотела посмотреть на рысей, и они с Саарой увлекли меня за собой. Я подошла к вольеру, и у меня забилось сердце, кожа покрылась мурашками. Сначала я увидела только одну рысь. Зверь лежал на солнышке, глядя, будто сфинкс, в одну точку, и лишь едва заметно двигал ушами. Перед ним были разбросаны куски мяса — похоже, курица.

Тут мое сердце забилось еще сильнее. Из укрытия показалась вторая рысь. Красивый самец неторопливо шел вдоль сетки вольера, также не обращая ни малейшего внимания на стоящую по другую сторону толпу зрителей. Ваномо пришла в восторг.

— Хилья, посмотри! Он идет сюда! Кажется, я даже могу его погладить!

От клетки исходил знакомый резкий запах мочи. Когда у Фриды наступал период спаривания, ее моча пахла гораздо сильнее, хотя она всегда была очень чистоплотным животным. В это время она в поисках друга пропадала ночами и даже однажды привела к дому красавца-рысь. Они любили друг друга, но она не смогла забеременеть, поскольку была в то время недостаточно взрослой.