Евгения Горская - Все мы только гости

Девушка прошлась по противоположному берегу, постояла, подставив лицо еще не жаркому солнцу, и поплыла назад.

– Вы бы не рисковали, – буркнул Тропинин, когда она подошла к оставленной одежде. – Недавно здесь здоровый мужик утонул.

– Я выросла на этой реке. – Она повернулась к нему, и он разглядел, что глаза у нее темно-голубые, почти синие. – Я в ней с трех лет купаюсь. Или даже с двух.

Он не представлял, что бывают такие красивые глаза.

Лина подхватила босоножки и одежду, направляясь к ведущей к городу дороге.

Они еще не знали, какая страшная опасность будет угрожать им в этом маленьком уютном городке.

Проснулась Тамара рано, до будильника. Полежала, слушая, как бабка копошится на кухне. Мысли были вялые, нерадостные, даже тоскливые. Дни шли, а ничего из намеченного она так и не сделала. Собственно, намечала она одно – явиться спасительницей к Сергею и сделаться местной первой леди.

Идти к нему нужно было немедленно, Тамара отлично это знала и понимала, почему на самом деле тянет – от страха.

Был еще один выход – бежать отсюда побыстрее, забыв обо всем, что знает.

Тамара вылезла из-под простыни, под которой спала по случаю жары, сунула смятую постель в ящик дивана и пробурчала, выйдя на кухню:

– Ну куда столько набрала, ба? Едешь-то всего на три дня.

– Так ведь самое необходимое, Томочка. И неизвестно еще, то ли на три дня, то ли… – Бабушка тяжело вздохнула.

Полечиться бабуля любила, то сердце у нее болит, то желудок, то давление. Всех врачей уже достала, вот и отправили ее в областной центр на консультацию, чтобы она от них отвязалась. Тамара наклонилась к двум плотно набитым сумкам и покачала головой:

– Куртка-то зачем? Вон какая жарища стоит.

– Так ведь… Сейчас жарища, а завтра похолодает. Не в Африке живем.

Тамара махнула рукой и неожиданно заметила, какие явные синяки у бабки под глазами и какие бледные, почти синие губы.

– Ты вообще-то как, бабуль? Чувствуешь себя как?

– Да ничего, Томочка. Как обычно. Давай завтракать да пойдем.

– Линка приехала, – нарезая только что сорванные огурцы, вспомнила Тамара.

– С мужем? – Бабка поставила на стол кастрюлю с молодой картошкой.

– Одна.

– Надолго? Интересно на нее посмотреть.

– Говорит, в отпуск. Посмотришь еще. Да она и не изменилась почти.

– Болит у меня за тебя душа, Томочка, – тяжело вздохнула бабка, накладывая ей полную тарелку. – Линка-то не красивее тебя, а давно замужем, а ты… Будешь такая же неприкаянная, как мы с твоей матерью.

– Не каркай!

– Не буду. Что на роду написано, то и будет. У них вся семья такая, удачливая. Полина, покойница, замуж хорошо вышла, и дочь, и вот внучка.

– Не больно-то Линка похожа на счастливую. И отпуск с мужем врозь проводит. – Тамара подумала, добавила себе салата из огурцов.

– У меня ухажеров полгорода было, а у Полины один. А вышло, что я всю жизнь одна с ребенком, а она с мужем.

– Ну хватит, ба, – поморщилась Тамара.

– Не повторяй ты наших ошибок, Томочка, не разбрасывайся. Ищи хорошего человека. А богатство дело наживное, сегодня есть, завтра нет. Вон Сергей Овсянников – копейки лишней в доме никогда не было, а теперь самый богач. Особняк отстроил.

– Женщина у Сережки какая-нибудь есть? Что про него говорят, бабуль?

– Была какая-то, из нового города. Учительница вроде. Пожила у него месяца два, и все.

– Что все?

– Разошлись. Она из города уехала. Я перед самым твоим приездом его в магазине встретила, он мне еще сумку донести помог. Он мужик-то хороший, уважительный. Про тебя спрашивал.

– Да? – заинтересовалась Тамара. – А ты что сказала?

– Сказала, что в администрации работаешь. Не замужем пока. Что есть, то и сказала. Пойдем, Томочка, собирайся.

Автобус отходил в десять часов с привокзальной площади. Тамара помахала бабке, позвонила матери, чтобы встречала автобус, и остановилась у киоска с мороженым, пропуская небольшую толпу с пришедшего московского поезда.

Она не сразу поняла, почему ее словно зазнобило жарким июльским днем. Она смотрела вслед худощавому молодому мужчине и не могла отвести взгляд. Уговаривала себя, что ошиблась, на свете миллионы таких худощавых мужчин, и знала, что с московского поезда сошел убийца.

Он меня не видел, успокаивала себя Тамара. Да он меня и не вспомнит сроду.

Она тоскливо оглядела площадь и медленно направилась к центру города, к зданию городской администрации, понимая, что времени уже совсем нет.

До кладбища можно было подъехать на автобусе, но Лина, наспех позавтракав после купания, пошла пешком.

Город изменился. Появились красочно оформленные магазины, летние кафе на несколько столиков, улицы оказались заасфальтированными, причем дорожки были проложены с умом, в тени деревьев.

И кладбище изменилось, появилась даже небольшая часовня. Когда хоронили бабушку, оно выглядело совсем заброшенным. Правда, умерла бабушка в декабре, а зимой все кажется заброшенным.

Лина положила на свободное место между нежными анютиными глазками купленные у ворот оранжевые лилии и долго смотрела на стандартную овальную фотографию на памятнике. В последний раз Лина видела бабушку в тот страшный день, когда узнала, что у Кости другая девушка. Ее подруга Тамара.

В том году Лина приехала сюда позже, чем обычно, в августе. В июле у нее была производственная практика, Лина еле дождалась ее окончания и уже на следующий день стояла у окна вагона, весело глядя на мелькающие перелески. Поезд пришел не поздно, часов в пять вечера, Лина спрыгнула на платформу к бабушке и Косте, и на свете не было человека счастливее. Впрочем, тогда она не думала о счастье, это она потом узнала, что тот день был последним по-настоящему счастливым в ее жизни.

Тогда Костя показался ей каким-то смущенным, но она не обратила на это внимания. Не мог же он обнимать ее при бабушке, тогда «гражданские браки» и «свободная любовь» еще были не так распространены, как сейчас. Костя донес до дома ее вещи и сразу куда-то заторопился, а они с бабушкой пили чай с пирогами, потом фотографировали друг друга в саду новым Лининым фотоаппаратом, а потом Лина отправилась к Косте…

Она не сразу поняла, что за густыми вишнями Костя обнимает другую девушку, и потом долго радовалась, что не окликнула его. Она стояла, как оглушенная, и не могла пошевелиться, и запоздало понимала, что Костя сегодня был другим, не таким, как раньше, и она обязана была догадаться, в чем дело, но не догадалась.

Как очутилась дома, Лина не помнила. Бабушка обнимала ее и успокаивала, а она трясла головой, словно при нервной болезни.

– Тебе трудно в это поверить, Линочка, – шептала бабушка, – но все пройдет. Ты будешь вспоминать этот день без боли, нужно только немного потерпеть. Подождать. Время – лучший лекарь, поверь мне.