Инна Бачинская - Поджигательница звезд

– У, подлая твоя рожа! Убил старуху! Ни стыда, ни совести! – раздалось откуда-то снизу….

Шибаев застыл от неожиданности. Осмотрелся. В кустах на земле, как ему вначале показалось, сидела крупная старуха в черном платье и пестрой косынке. Она смотрела прямо на него маленькими колючими глазками на сильно загорелом коричневом лице, что исключало возможность ошибки – она действительно обращалась к Шибаеву.

– Чего смотришь? Не ожидал?

– Что вам нужно? – спросил он, разглядывая ее.

– А то ты не знаешь! Иди сюда, поговорим! – Она вдруг проворно привстала с ватного одеяла, на котором сидела, схватила скалку и попыталась дотянуться ею до Шибаева. Он отступил. – Подписал? А я вот тебя сейчас!

– В чем дело?

– В том! Подписала Львовна бумаги или нет, спрашиваю!

– Ничего она не подписывала! Какие бумаги?

– На квартиру! Ваши ее уже год как обхаживают. А она не в себе после смерти Гарика.

– Я тут по другому делу, – сказал Шибаев.

– По какому это другому?

– Есть, значит. А вы кто ей?

– Да я тут, поди, всю жизнь живу! – Она махнула рукой в глубь двора, где виднелось какое-то одноэтажное строение, похожее на сарай. – Никак не снесут. Даст бог, доживу. Да ты иди сюда! – Она призывно махнула рукой.

И Шибаев полез в кусты.

– Садись, – пригласила она, пододвигаясь, давая ему место на одеяле рядом с собой. Он уселся, вспомнив диван-ловушку. – Ну, и чего ты там забыл, у Львовны? – Скалку она все еще держала в руке.

– Меня интересуют люди, которые жили здесь когда-то.

– Это кто же? – оживилась старуха. – Я тут всех знаю! Мы после войны как заселились – здесь барак стоял, – так и остались, мне тогда десять лет было. Вот тут, на этом самом месте, яма от бомбы была, мы ребятишками в войну играли. Долго была яма, потом стали дом для военного начальства строить. А где политех – одни горелые стены стояли, и где военный госпиталь. И церква сгоревшая при нем. Все помню.

– Как вас зовут?

– Мария Даниловна. Можешь называть тетя Муся. А тебя?

– Александр. Мария Даниловна, меня интересует семья генерала Савенко.

– Иван Ильича? – Она всплеснула руками. – Помню! Я у них прибирала. Хорошие люди. Жена генерала, Тамико Тариэловна, царствие ей небесное, отмучилась, хорошая женщина была. Из грузин. Только очень больная. А генерал такой красавец писаный – не передать! Грудь в орденах, голос командирский. Петь любил. Убили его на войне, такое горе, не приведи господь! Привезли в закрытом гробу, военный оркестр, людей со всего города поприходило, военных тьма, плачут, его все любили. Гарик дирижирует. Тамико на похоронах не было, умом тронулась, как известие получили, уже и не встала. Была одна Лялька, дочка. Та еще оторва! Отца обожала, и он ее! Кавалеры табуном ходили, прости господи. Не в мать. Но не злая. Всегда мне: тетя Муся, тетя Муся, это вашему внучку! И сует чего-нибудь из генеральского пайка. То конфеты заграничные, то жвачку. Я думала, ириски, а оно жвачка. – Мария Даниловна рассмеялась. – А какая ему жвачка, ему ж только два годика! До сих пор где-то лежит. И малая такая же была! По заборам и деревьям с мальчишками, еще хуже! Помню, ей лет десять было, так чуть не все лето в гипсе проходила – ногу сломала, на балкон лезла. А уж прививки против этого… – Она всплеснула руками. – Как его? Столбняка! Прививки против столбняка поди каждое лето – то ногу на пляже порежет, то на гвоздь ржавый наступит! Тамико жаловалась, а генерал только смеялся.

– А где она сейчас?

– Ты что, не знаешь? Она ж в Америке! Вышла замуж за американца, как ей только разрешили, не пойму, при отце генерале, и поминай как звали!

– А вы его видели?

– Американца? Не видела. Зина, соседка, вроде видела, но ей сбрехать как дыхнуть.

– А когда Ляля уехала?

– Когда? – Старуха задумалась. – Кажись, в восемьдесят шестом. Через два года, как генерала убили. Через год умерла Тамико, а еще через год Лялька и уехала. Ну да. В конце лета. А зачем тебе? Случилось чего?

– Ищут ее, Мария Даниловна.

– Кто? Неужели, родичи объявились?

– Объявились. – Шибаеву было неловко врать простодушной старухе, но деваться некуда. – Она училась в институте, закончила два курса, а потом забрала документы.

– Про то не знаю. А что за родичи? Грузинские?

– Грузинские. Документы она забрала в сентябре, значит, уехала не в конце лета, а в сентябре. Ее подруга…

– Подожди, это ж какая подруга? Была такая черненькая, все бегом, все боком. Не помню, как звали. А ведь правда твоя, я ее в сентябре видела, Ляльку. У моего внука пятого сентября день рождения, я в магазин бегала, поднимаю голову – она стоит на балконе. На голове шаль наверчена, черные очки, вроде как загорает – день солнечный был, хоть и сентябрь. Вон их балкон, видишь? На третьем этаже. Сунулась я прибрать, а подружка эта через дверь говорит: спасибо, не надо. И компаний уже не было, все тихо. Я подружку потом во дворе встретила, она мне и рассказала, что Ляля вроде как замуж собралась. А она ей помогает паковаться. Я говорю, напомни, она мне за месяц задолжала… Ой! – спохватилась она. – А сколько уже времени?

Шибаев посмотрел на часы.

– Половина первого.

– Уже не придет. Они повадились с десяти до двенадцати шастать, эти жулики. Ну, жулье! Ну, шаромыжники! Не приведи господь, что делается! Пойдем ко мне, я тебя борщом накормлю. И альбом покажу. Пошли!

Она стала кряхтя подниматься, хватаясь за кусты и поясницу, и Шибаев бросился на помощь. Он с трудом поднял тетю Мусю на ноги, подобрал с земли одеяло, вытряхнул. И они пошли через сад к ее домику, утопающему в цветах. Что-то сказочное было в облике этого домика, и если бы Шибаев был хоть чуть суеверен, он бы подумал, что жилье тети Муси смахивает на жилище Бабы-яги. Но он был чужд суеверий, и подобное сравнение просто не пришло ему в голову. Тем более что тетя Муся на Бабу-ягу не походила вовсе в силу своей дородности и добродушия.

От борща он отказался. Они сидели в комнате с неровным полом и картинками из журналов на стенах. На подоконниках и столе стояли горшки с цветами. Старое зеркало криво отражало центр комнаты, стол и диван, на котором сидел Шибаев. Оно также отражало его плечо и руку, и Александр отодвинулся.

– Как знаешь, – сказала тетя Муся. – А борщ хороший. У меня не так богато, как у Львовны. Дочка зовет жить с ней, а я тут привыкла. Рядом с площадью, центр, сад хороший, хотя и старый. Я здесь, почитай, родилась, отсюда и вынесут. – Она сказала это так деловито, между прочим, что Шибаев промолчал, не стал хотя бы ради приличия убеждать, что… А что следует говорить в подобных случаях? Какие ваши годы? Ну что вы, вам еще жить да жить? Наверное. Но это скорее всего не тот случай, от него ничего не ждут, и он промолчал.