Евгений Зубарев - Я убью тебя, менеджер

Цепкий глаз бойца комсомольского оперотряда ухватил вопиющее несоответствие моего имиджа имиджу типичного черномазого гостя из какой-нибудь братской Гваделупы. А цепкий ум комсомольского бойца подсказал владельцу, что за этим странным черномазым надо бы проследить – дабы не случилось какой-нибудь беды типа замерзания в снегу по глубокой пьяни или обворовывания бумажника по случаю еще более глубокого разврата.

Так Валера пришел по перегарному следу ко мне домой, в хрущевку поселка Комарово, где я как раз пользовал удачно склеенную медицинскую сестричку. К чести Валеры, он дождался, когда мадемуазель меня покинет, и только после этого позвонил в дверь.

Как он потом мне рассказывал, тогда он был абсолютно уверен, что раскрыл подпольный притон, где с далеко идущими пропагандистскими целями наемники империализма развращали наших братьев по социалистическому лагерю.

И не надо смеяться – я, к примеру, Валеру очень даже понял, когда он предложил мне бежать из притона, пока не явились хозяева. Но поскольку у меня еще немного плескалось в бутылке, мы решили исследовать ее до дна и лишь потом отправиться на свободу.

Так я познакомился с Валерой Васильевым – тогда студентом физико-механического факультета Политеха и командиром комсомольского оперотряда, а ныне подполковником убойного отдела ГУВД. И тогда же я познакомился с Петром.

Дело в том, что на тот момент моя маменька как раз отчалила из страны с каким-то очередным, любезным ее сердцу студентом-марроканцем, оставив мне, восемнадцатилетнему оболтусу, двухкомнатную хату и двести рублей десятикопеечными монетами, уложенными в бутылку из-под шампанского, – была в Союзе такая любопытная форма копилки, которую маменьке, видимо, было очень влом тащить за рубежи.

Так вот, в этой самой хате мы с Валерой загудели на неделю, пока соседи не вызвали участкового, Петра Шмакова, – ОМОНа ведь в СССР еще не придумали.

Дальше рассказывать неинтересно – втроем: я, Валера и Петр – пропили даже занавески на окнах, а потом я неожиданно поступил на гидрофак Ленинградского политехнического института и решил завязать с пьянством до первой стипендии. Стипендию мне там ни разу не выдали, ибо учился я весьма посредственно, так что пить я прекратил надолго.

С Валерой мы с тех пор надолго и не расставались, а вот Петра на своем жизненном пути я как-то потерял.

– Ну здравствуй, Шмаков, – сказал я капитану милиции, протягивая ему свою черную руку.

– Здорово, вечно пьяная обезьяна, – потянулся ко мне обниматься Петр.

Пока мы братались, я заметил разинутый рот и вытаращенные глаза следователя и еще более удивленные глаза водителя.

Мы заехали на дамбу, когда уже начинало смеркаться, и я подумал, что хороших снимков своей цифровой «мыльницей» сделать мне не удастся. Несмотря на все головокружительные достижения науки и техники, правило «чем меньше света, тем дряннее получаются снимки» осталось неизменным и для двадцать первого века.

Но когда милицейский «козел» встал на ровном, ничем не примечательном участке трассы, я понял, что и со светом здесь снимать будет нечего. То есть абсолютно нечего – шоссе, пара булыжников на обочине да прибрежный песок.

– А где труп, Петруха? – спросил я капитана, выбравшись из машины наружу.

– Какой еще труп? – удивился Петр, тревожно озираясь. – Нам не надо никаких трупов, – он покачал головой и пошел к берегу.

Я направился за ним.

Первое впечатление оказалось обманчивым, и между трассой и берегом обнаружился доселе невидимый объект – песчаный холм, обойдя который, я увидел несколько легковушек, перевернутую «газель», машину «скорой помощи», носилки, на которых очень прямо сидел небольшой черноволосый человечек, врачей, в количестве трех штук суетящихся рядом, и самое ужасное – не меньше пяти телекамер на штативах и снующих рядом операторов.

– Сам ты жаба, Васильев, – сказал я вслух. – Эксклюзив называется! Твою мать! Сука!

– Чего ругаешься? – услышал меня Петр.

– Да вон, видишь, коллег набежало. А Валерка эксклюзив обещал, – объяснил я сердито.

– А тебе что, за этот эксклюзив отдельно приплачивают? – заинтересовался Петр, приостанавливаясь. – Я могу устроить. Ведь, пока в дежурке сидишь, всякое услышишь – то наши базарят, то врачи со «скорой», то пожарные…

Я вспомнил непринужденную замену эксклюзивного текста на «исторические парадоксы поэтов Серебряного века» и неопределенно хмыкнул.

– Ну, честно говоря, у нас эксклюзив действительно не жалуют, но теоретически, если бы я здесь один тусовался, можно было в другие газеты хотя бы снимки запродать, – объяснил я.

– A-а, то есть это все теоретически, – разочарованно произнес Петр и зашагал дальше.

Я пошел следом, спотыкаясь на невидимых в сумерках песочных кочках.

За машиной «скорой помощи» оказался спрятанным еще один милицейский «козел», местного РОВД, а возле него давал комментарии журналистам какой-то белобрысый тип в штатском, как я понял – пресс-секретарь районной администрации:

– …не будем забегать вперед. Не надо нагнетать и тем более будоражить. Пока это все.

– Сколько эпизодов вы уже насчитали? – выкрикнула молоденькая девчушка в кепке с эмблемой местного радиоканала. В надежде на ответ девушка принялась яростно толкаться, тщетно пытаясь пропихнуть миниатюрный микрофончик на скромной штанге к самой физиономии комментатора. Ей откровенно мешали сразу три плечистых звукооператора федеральных телеканалов, устроившие натуральную стенку из своих громадных микрофонов, больше похожих на швабры.

– Давайте без конкретики, следствие только началось. Честно говоря, нам и самим ничего не сообщается, – ответил белобрысый, испуганно косясь на микрофоны, колыхающиеся в сантиметре от его лица. Потом он, видимо, пожалел девчонку и открыл свою папочку, которую держал в руках: – Могу сказать, что подобных эпизодов в прошлом году не было ни одного, а в этом можно предположить схожие мотивы в пяти случаях в трех районах города, – медленно прочитал он и решительно захлопнул папочку. Дескать, хорошего понемножку.

В этот момент из папки выпали несколько листочков, и комментатор потянулся за ними к земле. Атлеты с микрофонами, действуя на автомате, проводили его губы своими швабрами, но, выпрямляясь, белобрысый потерял равновесие, сильно отклонившись назад.

Три микрофона синхронно впечатались комментатору в челюсть, и три оператора возле телекамер синхронно, с одинаковым возгласом «бля!», сорвали с себя наушники.