Мария Брикер - Венок кентавра. Желтый свитер Пикассо

Мишель вернулась к кустам, достала из пакета апельсин и, поддавшись неясному порыву, прижала его к щеке. Фрукт был прохладный, гладкий, круглый и совершенный. Нежный аромат успокаивал. Она стояла, прижимала к щеке апельсин и видела себя со стороны. В кучерявом парике, рваном чулке, чужих тапочках, в пальто от покойницы и с апельсином. Мир вокруг, похожий на сюр с чередой нелепых событий и персонажей, всосал ее в себя. Судя по тому, что совершенно никто не обращал на нее внимания, в этот мир она вписывалась гармонично. Есть захотелось сильнее. Легко расправившись с красивым и совершенным апельсином, она вытерла руки о пальто и крикнула в кусты:

– Эй, милейший, я ведь серьезно спрашивала! Будьте любезны, подскажите, как мне добраться до психиатрической больницы номер один?

– Один, один, совсем один, – печально пропели ей из кустов.

– Идиот! – в ответ пропела Мишель.

– Кто бы говорил! – с усмешкой отозвались из кустов.

– До свиданья, – вежливо простилась она – дальнейшая дискуссия была бесполезна.

– До скорой встречи, Алиса, – шутливо ответили ей из кустов.

Мишель на секунду замерла. Все верно, сейчас она была Алисой, маленькой Алисой, которая попала в другой мир и потерялась. Она грустно улыбнулась и вышла к дороге, чтобы остановить такси: нужно же ей было как-то добраться до этой злосчастной психиатрической больницы, местоположение которой никто не желал ей сообщать, и порадовать Клима замечательной новостью, что в его квартире теперь проживает не только он, но еще и труп неизвестной женщины. И потом, жених Алевтины хоть и находился на вынужденном лечении в психиатрической клинике, но был пока единственным нормальным человеком из всех, с кем ей посчастливилось пообщаться в Москве. Даже Алевтина – и та сошла с ума. Иначе как еще можно трактовать ее поступок?

Очень скоро за двести рублей ее согласились доставить по нужному адресу, но в больнице ее ждало еще одно разочарование. К Климу ее не пустили. Она вышла на улицу, покачивая пакетом с цитрусовыми. В кошельке осталось четыреста рублей, и было очевидно, что за эти деньги снять гостиницу не получится. Положение было совершенно безвыходным. Вернее, выход был. Нужно было всего лишь каким-то образом найти дополнительные ключи от квартиры на Котельнической и перебраться туда. Вариант казался замечательным, если бы не одно «но»: где взять эти дополнительные ключи, она понятия не имела, напрочь забыла номер арендованной квартиры, потому что записала его в еженедельнике, а еженедельник остался в сумке, и лишь приблизительно представляла себе этаж.

Мишель достала мобильный и снова набрала свой номер: «Абонент не отвечает или временно недоступен. Попробуйте позвонить позднее», – сообщил ей механический женский голос.

– Где же ты, Аля? – жалобно завыла она, выронив пакет из руки. Оранжевые апельсины раскатились в разные стороны по серому грязному асфальту, и она уселась на тротуар, как раз на один из цитрусовых. – Д-д-девочка на шаре… – всхлипнула Мишель и вытащила из-под попы сплющенный апельсин. – Я разыщу тебя, Пикассо, обязательно разыщу…

Один из прохожих остановился, с ухмылкой наблюдая за ней. Никаких попыток помочь девушке гражданин не предпринимал и явно потешался. Мадемуазель Ланж прицелилась и запустила апельсином в сторону нахала. Оранжевая лепешка просвистела рядом с ухом любопытствующего гражданина, и ехидную улыбочку с его лица как ветром сдуло. Он покрутил пальцем у виска и показал Мишель кулак. Мадемуазель Ланж тут же потянулась к другому апельсину, подбросила его в руке, снова прицелилась… Тут же как ветром сдуло и самого гражданина. Мишель хихикнула, поднялась, отряхнула пальто и огляделась, прикидывая в уме, какую бы бяку еще сделать: оказалось, что кидаться апельсинами в прохожих – очень увлекательное занятие. Тем более что кидалась вроде бы и не она вовсе… а Алевтина Сорокина, чей паспорт лежал у Мишель в сумке. И даже если ее сейчас заберут за хулиганство в полицию и составят протокол, в нем будет фигурировать не ее имя, а имя Алевтины. – «Admirable!» [8]– пропела девушка, повернулась вокруг своей оси и, как метательница ядер, запулила фруктом в витрину продуктового магазина. К глубокому разочарованию Мишель, витрина не разбилась. Француженка пожала плечами и побрела в сторону троллейбусной остановки – поездки в общественном транспорте, как выяснилось, тоже доставляли ей исключительное удовольствие. Впрочем, цель у мадемуазель Ланж была иной: в голове ее наконец созрел новый план действий, и ей срочно нужно было попасть на Гоголевский, 10.

У галереи, в прилегающем дворике, она стянула парик и рваные чулки, затолкала все в сумку, сняла пальто, взъерошила волосы и вошла внутрь. До закрытия оставалось пять минут, но вернисаж покинули еще не все: за столом, похожем на школьную парту, сидели трое сильно подвыпивших мужчин, которые, перебивая друг друга, увлеченно о чем-то спорили и активно приглядывались к пластиковым стаканчикам. В одном из мужчин Мишель узнала художника, с которым она познакомилась в прошлый свой визит в галерею и с которым долго дискутировала о новейших тенденциях в современном изобразительном искусстве. Мужика звали Кузьмой Ивановичем, он был похож на добродушного медведя, носил пышную бороду, гимнастерку, вельветовые штаны и армейские ботинки. Мишель подошла ближе, покашляла в кулачок, чтобы привлечь к себе внимание, и поздоровалась. Мужики, как по команде, уставились на нее.

– Ого, знакомые все лица, – с легким удивлением воскликнул бородатый.

– Простите. Я ищу одного человека, художника. Возможно, вы сможете мне помочь. Больше мне не к кому обратиться, – объяснила Мишель.

– Не к кому, говоришь? Садись тогда, выпей, погрейся, по ходу дела все расскажешь. – Кузьма указал на свободный стул и обратился к товарищам: – Познакомьтесь, это Мишель Ланж, выпускница Сорбонны, искусствовед. Недавно из Парижа. Изучает, вот, русскую культуру у нас, здесь. – Все одобрительно загудели и оживились. Мишель села. Удивляло, что совершенно никто не обратил внимания на ее внешний вид. – Это Ван Ваныч, художник-пейзажист, – представил Кузьма одного своего друга: худосочного кучерявого очкарика с нездоровым румянцем на скулах. – А это Константин Мазин, – представил Кузьма второго товарища, красивого блондина с длинными спутанными волосами. – Он тоже художник – сюрреалист. Талант! Гений! Сегодня квасим в его честь, завтра он здесь выставляется, – доложил Кузьма и хлопнул ручищей по плечу разомлевшего от похвалы Мазина.

– И как там? В Париже? – лениво спросил Мазин, так же лениво достал из-под стола темно-зеленую бутылку с яркой этикеткой, плеснул в чистый стаканчик рубиновой жидкости, поставил его перед Мишель, затем разлил напиток по остальным стаканам.