Анна Шахова - Тайна силиконовой души

Ловкий опер уже втиснулся в прихожую:

– Это вам, Настенька, для поддержания пошатнувшихся сил.

– Издеваетесь? Я русским языком сказала, что ничего не знаю. Отвяжитесь! Вон!!! – Краснова зарыдала и рухнула на табуретку у вешалки. Из комнаты понеслись детские крики.

– Вы расстроены. Вам кажется, что жизнь кончена. Но это не так! У вас дочь, и значит, все еще впереди, жизнь, знаете ли, продолжается.

– Да что вы знаете о моей жизни?!

– Думаю, многое, – задумчиво сказал Влад, оглядевшись по сторонам. У младшей Красновой беспорядок был сопоставим с хаосом первого дня творения. Через десять минут Влад уже сидел в комнате, покачивая на коленке Краснову-третью. Годовалая Лиза зачарованно смотрела в артистическое лицо оперативника, который по временам подмигивал ей по-свойски и встряхивал. Лиза тогда кокетливо отбрасывала головку назад и похохатывала.

Анастасия, «угостившись» розовым липким пойлом, которое ей определенно не понравилось, сидела напротив Влада за столом, заставленным всякой всячиной – от детских бутылочек до пивных банок с распластанными по ним окурками. Анастасия была так напугана, измотана, что, рыдая, доверила незнакомому человеку «смертельную» тайну – рассказала про звонок с угрозами. Некому было заступиться за несчастную мать-одиночку, потому спокойный, ироничный, но железобетонно уверенный в себе хлыщ-оперативник был единственный, кому, пожалуй, была небезразлична судьба и Насти, и ее дочери. Вовка – вот ничтожество! – только услышал про убийство тещи, сразу внес Настин телефон в черный список. Трус, подонок! А этот, холеный, брезгливый – вон как стул отряхивал, прежде чем сесть – да еще с пидорским платочком на шее, обещает заступиться. Вот и пойми что-нибудь в этих мужиках!

– Во сколько вам угрожали, Настя? – Влад пересадил Лизу на другую коленку.

– Где-то в пять вечера. Я «мелкую» на прогулку собирала. Да, значит, в пять.

– Голос описать сможете?

– Ну, низкий, мужской. Жуткий. Так блатные разговаривают. Я сразу поняла – Лизку прикончит одним пальцем, и не поморщится. – Краснова снова ударилась в плач. Следом за матерью вступила и дочь.

Загорайло решил, что пора закругляться с лирикой. К тому же необходимо «мухой лететь» на телефонный узел, чтобы определить номер, с которого поступила угроза. Влад встал, пару раз подкинул над головой младенца с криками: «Кач-кач», – Лиза от изумления прекратила рев и даже радостно загукала. Посадив девочку в кроватку, Влад подошел к Насте:

– Настя, я поеду на телефонный узел, а вас просто заклинаю никому не открывать двери и не выходить на улицу. И, конечно, нужно кого-то попросить помочь вам эти дни.

– Тетка завтра приезжает. Послезавтра похо-ро-ны, – Настя начала было плакать, но Влад отечески похлопал ее по плечу и, взяв руку девушки, вложил в потную ладошку картонную карточку. – Вот моя визитка. В любое время звоните. И, пожалуйста, не пейте! Это не нужно ни вам, ни ребенку. А этот с позволения сказать напиток, что я вам опрометчиво принес, вылейте в унитаз. Там ему место. Андестенд?

– Что? – Настя подняла на опера зареванное, изумленное лицо.

– Говорю, берегите себя. Все будет хорошо. – И Загорайло, легко наклонившись к Настиной руке, едва коснулся ее губами.

Девушка в ужасе отпрянула. Она пришла в себя, только когда за Владом хлопнула дверь. Краснова в недоумении уставилась на свою пухлую руку с неухоженными ногтями, будто это была не живая плоть, а протез из бриллиантов.

Телефон «жуткого голоса» оказался мобильным, принадлежащим Леониду Колючкину, девятнадцатилетнему москвичу, проживающему на Киевской улице. Абонент был, естественно, недоступен. Загорайло не особенно надеялся на удачу, но съездить к этому Колючкину следовало.

Домофон отозвался на вызов мальчишеским голосом:

– А Леньки нет. Он в трамва, ну, травматическом пункте на перевязке.

«Интересно. Мимо дома “травмированный” в любом случае не пройдет», – подумал Влад. Он подогнал машину к подъезду, откинул сиденье, чтоб с комфортом перекусить: благо, по дороге купил пакетик арахиса и сок. Колючкин появился, когда пакетик не был опорожнен и наполовину. Долговязого вихрастого Леонида Влад вычислил по заклеенному многочисленными пластырями, которые поддерживали внушительную повязку, носу. Все ясно – перелом. Загорайло предстал перед Колючкиным, держа удостоверение на уровне его глаз. Паренек, оказавшийся студентом МАИ, поведал историю, которую, примерно, и ожидал услышать полицейский.

– Останавливает меня вчера мужик, ну, почти уже у дома – рожа гоблинская, зверская, а у самого улыбка до ушей, хоть завязочки пришей. И как родного меня обнимает, так, знаете, потряхивает, хлопает. Мол, радость у меня, пацан, надо жене в роддом позвонить, а батарейка на телефоне села. И мобилой трясет. Дай, говорит, позвонить. Уж я тебя отблагодарю! – Леонид сплюнул, потом закинул голову, потряс ею. – И отблагодарил, сука. Только я ему свой мобильник протянул, он хрясь мне в нос со всей дури! Искры из глаз, реально прямо, сыпанули! Я согнулся пополам, из носа кровища хлещет. Но краем глаза заметил, что он свернул в переулок. Я платком нос прижал и просто на автомате, от злости, наверное, за ним. Переулок длинный, но я увидел, что он потом направо, на Дорогомиловку свернул, но бежать за ним уже не смог. Все перед глазами плыло. Вот такое дерьмо. А вы его вычисляете за кражи?

– Да, за серию краж мобильных телефонов. Это он? – Влад вынул из кармана фоторобот «зверюги». Взглянув на картинку, Колючкин аж подпрыгнул:

– Он! Сукой буду, он!

– Спасибо, Леонид. Ты поправляйся. Творогу больше ешь – это для костей, – пояснил Влад удивленно взглянувшему на него парню. В этот момент мобильный самого Влада запел голосами группы «Лав».

– Слушаю, гражданин начальник, – в привычной манере обратился Загорайло к Быстрову, кивнув Леониду и отходя к своей машине. Быстров казался уж что-то больно серьезным. Игру не подхватил и не поздоровался.

– Ты где, Влад?

– На Киевской улице.

– Что?! Что ты там делаешь? – взвился вдруг следователь

– Со свидетелем вот важным побеседовал о жизни бренной. Наш замечательный «фоторобот» его вчера жизни поучил – мобильное средство сообщения попер, сломав «вьюноше» переносицу. После чего, видимо, не слишком далеко отойдя, предпринял словесные угрозы по названному средству сообщения в адрес Анастасии Красновой, которая, под напором моего обаяния и доброты, раскрыла эти его гнусные инсинуации.

– Загорайло, к лешему твою литературщину! «Фоторобот» – рецидивист Ефим Кантор, по кличке Жидяра. Два разбоя и грабеж, убийства так доказать и не смогли. Но похоже на то, что и мокруха на нем. Освободился полгода назад по амнистии, дьявол ее побери! Проживает в квартале от твоей Киевской улицы, на Можайском валу, у родной сестры Варвары. Эта Варвара, как несколько часов назад выяснил Поплавский, была лучшей подругой умершей Глоткиной, в квартирке которой и обретались наши бандюки. Короче, Поплавский, светлая башка, пробил ее по базе. И нашлась не Варя, а совсем даже Фима. Витя на всех парах несется сейчас к Канторам. Московских я предупредил – они тоже выдвинулись. А ты – самая светлая голова, оказывается, уже на месте. Значит, сейчас диктую тебе точный адрес, но, Владик, заклинаю тебя всем святым, не лезь в пекло. Кантор ОЧЕНЬ, понимаешь, ОЧЕНЬ опасен. Наверняка вооружен, и… Все ты сам понимаешь.