Кирилл Казанцев - Блатная верность

– Хрущ, – негромко позвал Михаил и только потом увидел мертвого приятеля.

Войнич поднялся, тупо глянул на пистолет в руке, машинально выщелкнул обойму, патронов в ней не было. Затворная рамка отведена, значит, из него стреляли последним патроном. Увиденное тут же сложилось в уме Михаила в стройную картину – такую, какую Портнов хотел представить полиции. Якобы двое грабителей проникли в кабинет, вскрыли сейф и уже готовились улизнуть, как тут вошел хозяин особняка, вооруженный револьвером. Первый выстрел пришелся в Хруща и уложил его наповал. Затем последовала короткая стычка, в результате которой Войнич получил от Бирюкова оглушающий удар по голове, но все же успел выстрелить и убить бизнесмена.

– Черт… – выругался Михаил. – Если я буду рассказывать правду, мне не только следак с судьей и присяжными не поверят, а даже адвокат посоветует придумать что-нибудь поправдоподобнее.

Войнича хоть и «штормило», но мысли уже не путались в голове. Он сунул пистолет в карман, схватил кейс с деньгами и выбежал на балкон. По дереву перебрался на стремянку, сорвался с нее и покатился по земле. Поднялся на ноги, хромая, рванулся к кустам, захрустел ими. Он стремился уйти подальше от города, в горы, туда, где нет дорог, где можно спрятаться.

Гнобин и Маша сидели в хранилище. На письменном столе высились три картонки. Старый коллекционер доставал из них экспонаты, внимательно осматривал – не подменили ли, не повредили, сверялся с инвентарными номерками и только после этого ставил в журнале учета галочку карандашом. Мол, экспонат вернулся на место.

– Честно говоря, я больше всего боялся, что вы что-нибудь повредите, – признавался Бронислав Францевич во время осмотра. – Даже музейные работники при перевозках иногда наносят непоправимый ущерб ценностям. Ну, сами подумайте, какие у них зарплаты. Разве может нищий человек трепетно относиться к раритетам стоимостью в тысячи, десятки, сотни тысяч долларов. Он на подсознательном уровне ненавидит чужое богатство. Поэтому я создал свою коллекцию.

– Да… – коротко ответила Маша и вновь без всякого выражения на лице уставилась в бетонную стену.

– Еще где-то час, и я закончу, – вздохнул коллекционер. – Вы не спешите? Хотя это неважно.

– Мне некуда спешить, – бесцветным голосом отозвалась девушка.

– Итак, номер триста восемьдесят шестой, – произнес Гнобин, разглядывая автограф Пастернака.

Как и обещал, через час коллекционер закончил, экспонаты вернулись на свои места.

– Все сходится, – улыбнулся он. – А вот вы хоть и сумели меня ограбить, но поступили очень неосмотрительно, придя ко мне одна, – Бронислав Францевич достал из ящика стола коллекционный дуэльный пистолет. – Из него был убит на дуэли Пушкин, – не преминул похвалиться Гнобин. – И сейчас он, между прочим, заряжен. – Кто сможет мне помешать отправить вас восвояси, не расплатившись? А то и вообще убить и закопать тело в хранилище, где его никто и никогда при моей жизни не найдет?

– Мне теперь все равно, – ответила Маша, поднимаясь. – До свидания.

– А как же отец, которого вы хотели поставить на ноги? – изумился Гнобин.

– Он попал в аварию, сейчас в реанимации, неизвестно, выживет ли.

– А ваши друзья, они тоже согласны остаться без денег? – изумился коллекционер.

– Да пошли вы к черту! Чего вы мне в душу лезете! – сорвалась девушка на крик. – Получили свои краденые побрякушки, так и радуйтесь. Все!

Маша рванулась к двери, но стала путаться в запорах, не смогла открыть.

– Погодите, – догнал ее Бронислав Францевич. – Я же не знал, что у вас случилось. Да, я мог бы не заплатить. И даже собрался так поступить, когда вы приехали одна. Но деньги я приготовил, вот они, берите.

– Почему вы передумали?

– От судьбы всегда нужно откупаться. По этой же причине вы подаете и нищим у церкви. Ведь подаете?

– Подаю, – призналась Маша.

– Вы просто откупаетесь этим от судьбы. Берите. – Коллекционер вручил девушке картонную коробку.

Она взяла ее и попросила:

– Дверь откройте, мне душно здесь.

– Вы даже не проверите, не пересчитаете? – изумился Гнобин.

– Зачем?

– Я мог обмануть вас.

Маша грустно усмехнулась:

– Тридцать тысяч евро там наберется?

– Там значительно больше.

– Тогда до свидания.

– Я проведу вас, лестница крутая.

Гнобин и Маша вышли во двор. Девушка поставила коробку с деньгами в проволочную корзину, укрепленную перед рулем скутера.

– Я поехала. Спасибо вам и еще раз извините.

– Это вы меня за дуэльный пистолет извините и за глупые угрозы. Вообще-то я человек миролюбивый, потому и ушел из бизнеса.

– Прощайте.

Тихо заурчал двигатель. Скутер выехал за ворота. Дорога расплывалась, на глаза накатывали слезы. Но Маша и не думала останавливаться. Ей было практически все равно, что с ней сейчас произойдет.

– Дура, где прешь! К обочине забирай! – зло крикнули ей из проезжавшей машины.

Девушка машинально приняла вправо, поехала даже не по асфальту, а по пыльной обочине. За городом Маша пару раз останавливалась, чтобы поплакать. Наконец вокруг нее зашуршал высокий тростник. Скутер выехал к пляжу. На гальке лицом к морю сидел мужчина в шляпе и смотрел на набегающие волны.

– Миша? – неуверенно позвала Маша, ей казалось, что это видение, призрак. – Миша, живой? – Она бросилась к нему, принялась целовать.

– Я не мог найти тебя. Осторожно, голова…

С Михаила слетела шляпа, голова у него была забинтована, сквозь повязку проступала кровь.

– Отец в реанимации, – спохватилась Маша. – Полиция подозревает, что он тебе и Хрущу помогал.

– Все будет хорошо, – пообещал Войнич, – я все улажу, мне только надо немного времени. – Ты же веришь, что я никого не убивал?

Ольга шла по длинному коридору. Над головой проплывали неяркие лампочки. Белые кафельные стены казались бесконечными. Стук ее каблучков гулко разлетался среди бетонных стен. Рядом с женщиной шел подполковник Крюков, в пальцах загипсованной руки он вращал монетку.

– В протоколе вы неверно указали адрес, – произнес он.

– Как это неправильно? – удивилась женщина. – У меня в паспорте так написано. – Но тут же спохватилась: – Было написано… Он сгорел на пожаре.

– Теперь и улицы такой нет – строительная площадка там, – нам сюда.

Крюков толкнул дверь плечом, вошел первым, следом за ним Ольга. В патологоанатомическом зале густо пахло формалином. На столах из нержавейки лежали мертвые тела, прикрытые простынями. Лишь одно было открыто и уже облачено в костюм. Гример наводил последние штрихи на лице мертвого Бирюкова, придавая ему подобие жизни. Рядом стояла Маринка, нос и губы она прикрывала скомканным платком, то ли слезы с соплями собирала, то ли прятала улыбку.