Уильям Рихтер - Очи черные

ЛПН – «лицо, подлежащее наблюдению» – значит, у девчонки открытое досье в социальной службе.

Грязная красная курьерская сумка валялась в нескольких метрах от тела, она была открыта, все содержимое вывалено на землю: пара комплектов грязного нижнего белья, полосатая шерстяная шапка, сигареты, несколько леденцов в обертках.

– А что с сумкой? – спросил Грир. – Она была открыта, когда нашли тело? Все валялось вот так?

– Да, сэр. Деньги и ценности, если они у нее были, пропали.

Грир опустился на корточки и осмотрел грязные ногти девочки, ее стоптанные ботинки и рваные леггинсы. За ушами грязь, как минимум недельная. Одежда не стирана по меньшей мере месяц. Этли заметил несколько старых шрамов на лбу и переносице. Он засучил рукава ее куртки и увидел еще шрамы и следы ушибов на предплечьях – давнишние следы самозащиты. Многие дети богатых родителей в Нью-Йорке одеваются как панкующие уличные оборванцы, напускают грязный и потрепанный вид, но тело и одежда этой девочки скрывали неподдельную историю лишений и невзгод, а в прошлом и физического насилия.

– Девчонка с улицы, – сказал Грир, бросая взгляд на Карлина. – Видел ее когда-нибудь здесь?

– Может быть, – ответил Карлин с сомнением, – но трудно сказать наверняка. Их много ошивается у Риверсайд-парка – и все одинаковые, в наркоманской униформе.

Грир натянул резиновую перчатку и сунул руку в рот девушки, подняв верхнюю губу, чтобы осмотреть зубы: они начали разрушаться от метамфетамина.

– Наркоманка, – повторил Карлин свой диагноз.

Рукой в перчатке Грир закрыл девушке глаза, а затем поднялся на ноги. Он осмотрелся кругом, надеясь найти что-нибудь необычное. Бейсбольное поле и парк вокруг него были усеяны случайным мусором, плюс каждый сантиметр земли испещрен следами многочисленных бегунов, велосипедистов и лошадей конной полиции.

– Опросим местное население, когда подтянутся ребята из убойного отдела, – сказал Грир.

– Вы лично известите родных, детектив?

Этли Грир показал полицейский значок швейцару на входе в дорогой, престижный дом на 84-й улице и направился через вестибюль к лифту. Он нажал кнопку двадцать седьмого этажа, убеждаясь, что номер квартиры, написанный в удостоверении девушки, существует. Пока двери лифта медленно закрывались, он увидел, как швейцар снял трубку с телефона на конторке и позвонил Стоунманам предупредить, что идет коп.

На двадцать седьмом этаже Этли пересек длинный коридор, устланный мягким светлым ковром, и оказался у входа в квартиру в северо-восточной части здания. Дверь уже была открыта. Красивая ухоженная женщина, немного моложе самого Этли – лет тридцать восемь, наверное? – ждала его с нетерпением, крепко сжав руки перед собой. На лице ее было выражение, хорошо знакомое любому полицейскому: на протяжении многих лет эта женщина встречала в дверях многочисленных офицеров полиции, и конечно, они всегда приносили дурные вести. Лицо миссис Стоунман выражало смирение и попытку набраться решимости перед известием о новом несчастье.

– Миссис Стоунман?

– Да, – ответила женщина. – Что она натворила на этот раз?

– Я детектив Грир, мэм. Двадцатый участок. Можно побеседовать с вами?

– Входите.

Квартира женщины была обставлена со вкусом в смешанном современном и классическом стиле, на полу ковры, повсюду подлинные произведения искусства. На стене в гостиной висел большой профессионально сделанный черно-белый портрет миссис Стоунман – на несколько лет моложе, чем сейчас, – обнимающей хорошенькую девочку лет десяти, белокурую, со счастливой улыбкой.

С стороны кухни раздавался шум, там кто-то был.

– Ваш муж дома, миссис Стоунман?

– Его нет дома, вот уже шесть лет. Я разведена. Мой бывший муж, Джейсон, живет в Вирджинии.

Для Этли это было плохой новостью – известие о смерти ребенка для одинокого родителя особенно тяжело, и теперь офицеру придется самому успокаивать несчастную женщину. Кроме того, было непонятно, кто же находится в кухне.

– И ваша дочь Уоллис…

– Мы зовем ее Валли.

– Когда вы видели ее в последний раз?

Клер Стоунман задумалась; казалось, ей было стыдно.

– Три с половиной недели назад. Она пришла во вторник вечером, помыться и кое-что постирать. Я накормила ее обедом, и мы немого поговорили. Она пробыла здесь часа три.

Она считает время, думал Этли. Дни, недели и даже часы – ждет возвращения дочери. Черт!

– О чем вы с ней говорили?

– У нас осталось не так много тем, которые не привели бы к ссоре, – ответила она. – Мы или говорим о пустяках, или молча смотрим друг на друга.

– А вы знаете что-нибудь о ее дальнейших планах?

– Боюсь себе даже представить. Я предлагала ей столько вариантов, но она ни на что не соглашается. Она никогда не берет у меня больше нескольких долларов, как бы я ни уговаривала. Она сама по себе.

– В шестнадцать лет.

– Если вы хотите сказать, что я не сумела воспитать ее, детектив, вы правы.

– У вас нет предположений относительно того, где она может быть или с кем?

– Нет, но она не одна, слава богу. У нее точно есть несколько друзей… таких же, как она. – Клер на минуту запнулась. – Я пыталась искать ее. После того, как она сбежала. Первые несколько месяцев я ходила по улицам и искала ее, и однажды я ее увидела, недалеко отсюда. Оказывается, она не убегала далеко. Она была с компанией. Два парня и две девушки, кажется. Я хотела позвать ее, но ничего не получилось, голос пропал. Странно, правда?

Несколько мгновений Грир и женщина молчали, она боролась с отчаянием, а он боялся заговорить о том, ради чего пришел.

– Что Валли натворила на этот раз? – Клер Стоунман повторила свой первый вопрос.

Этли видел, что женщина волнуется все сильнее, видимо, чувствуя по поведению Этли, что сегодняшние новости отличаются от всех предыдущих. На этот раз все значительно серьезнее, может быть, как никогда.

В дверях кухни появилась женщина, на вид немного моложе миссис Стоунман, судя по виду, домработница, коротко стриженная, одетая во что-то вроде платья горничной светло-зеленого цвета, с передником. Она не сказала ни слова, но остановилась на пороге, будто ожидая указаний Клер.

– Миссис Стоунман, – начал Этли, – это сугубо семейное дело, поэтому…