Виктор Пронин - Высшая мера

И было видно - он тяготится похоронами, стремится поскорее остаться один, когда не нужно думать, как поступать, какие слова произнести в ответ на соболезнования, на вопросы о следствии…

Всматриваясь в себя, прислушиваясь к себе, Апыхтин с изумлением понимал, что ему хочется побыстрее избавиться от всей этой черно-красной толпы, чтобы остаться наедине с Катей и Вовкой, сказать им слова, которые скопились в нем за последние дни, когда он не мог ни часа побыть один.

С кладбища людей на двух автобусах отвезли в банк, где в небольшом зале накрыли стол. Часа два просидели почти молча, после чего Апыхтин поднялся, попрощался со всеми, вышел из здания, сел в «мерседес» и отбыл в Москву.

Едва упав на заднее сиденье, он облегченно вздохнул.

- Поехали, Гена… Ну их всех… Без меня погорюют, если так уж хочется.

Водитель диковато глянул в зеркало, столкнулся взглядом с Апыхтиным, тот подмигнул ему заговорщицки, дескать, уж мы-то с тобой понимаем все как надо.

- Поехали, - озадаченно пробормотал водитель и тронул машину с места.

Все вещи Апыхтина уместились в дорожную сумку, он еще с утра забросил ее в багажник. Поэтому, когда увидел на заднем сиденье еще одну сумку, хорошую, кожаную, с наплечным ремнем и медной пряжкой, удивленно посмотрел на водителя.

- Что это, Гена?

- Цыкин в дорогу тормозок собрал… Там, говорит, пригодится.

- Ишь ты… Спасибо, Цыкин… Что же он собрал-то?

- Что-то позвякивающее, - усмехнулся водитель. - Как мне показалось.

Раскрыв «молнию», Апыхтин с трудом удержался, чтобы не присвистнуть - сумка оказалась доверху наполненной бутылками с водкой «Юрий Долгорукий».

- Мы с ним об этом не договаривались.

- Говорит - сюрприз. У него, говорит, и так мало радостей осталось в жизни в последнее время.

- Так и сказал?

- В точности. Я, признаться, немного удивился… Некстати показались мне его слова.

- Испереживался, - нашел объяснение Апыхтин. - С похоронами совсем замотался, так что не всегда понимает, что говорит.

- Не знаю, не знаю… - протянул водитель.

- А что тебе показалось?

- Чудная эта забота… Велел не говорить вам о гостинце, пока за город не выедем.

- Ишь ты, - Апыхтин покачал головой. И тут же связался с Цыкиным по сотовому телефону. - Привет, Миша, - сказал он. - Получил гостинец. Много доволен. Если надеешься, что я кое-что привезу обратно, то должен огорчить - ошибаешься.

- Значит, приглянулся гостинец! - обрадовался Цыкин. - Ну и на доброе здоровье. Это прекрасное средство по перемещению в параллельный мир, как ты выражаешься.

- Только не надейся, что я навсегда останусь в параллельном мире, - ответил Апыхтин уже без улыбки. - Я вернусь, Миша, вернусь. Обрадует это вас или нет.

- Володя! - закричал Цыкин. - Что ты несешь?!

- Вряд ли я вернусь в банк, но в мир… В котором столько всего случилось со мной… Не сомневайтесь. Так и передай Басаргину и Осецкому. До скорой встречи, Миша. - И Апыхтин отключил связь, не дожидаясь ответа.

Слукавил Апыхтин в этом разговоре, сознательно слукавил. Хотя не был он интриганом, не строил сложных взаимоотношений, но что-то в последнее время его настораживало. И сейчас вот, брякнув слова, не вполне соответствующие его настроению, почувствовал, что поступил верно, что он наверняка внесет путаницу в души заместителей. Апыхтин и сам не смог бы объяснить, что именно собьет их с толку, но почувствовал - сделал правильно и своевременно.

- И ладно, - сказал он, вспарывая «молнию» сумки, которую сообразили ему в дорогу друзья-единомышленники. Нащупав лежавшую сверху бутылку с роскошным изображением храма Василия Блаженного, Апыхтин вкусно, одним поворотом мощной ладони свинтил крышку и только тогда увидел, что водитель, не отрывая взгляда от дороги, протягивает ему стакан. - Спасибо, Гена, - сказал он и с каким-то светлым чувством увидел, услышал, как течет в стакан чистая струя водки. Он глубоко, освобожденно вздохнул, словно вытолкнул из себя кладбищенские, могильные, поминальные впечатления дня. - За упокой, да, Гена? - спросил он.

- Надо, Владимир Николаевич, надо.

- Царство небесное, земля пухом, - произнес Апыхтин заученные слова, замер на какое-то время, словно пытаясь понять смысл сказанного, и медленно выпил больше половины стакана. - Хорошая водка, - сказал он.

- Плохой водки не бывает, - усмехнулся водитель. - Ее бывает мало.

- Как говорят мои заместители - прекрасное средство для перемещения в паралдельный мир.

- Параллельный - это Кипр, что ли?

- Круче, Гена, гораздо круче! - И, плеснув в стакан еще водки, Апыхтин завинтил пробку.

В Шереметьево приехали за три часа до отлета, и Апыхтин сразу отпустил водителя домой. Все контрольные, пограничные и прочие службы он прошел с каким-то высокомерием, без единого слова, позволяя делать с собой все, что приходило в голову молодым ребятам, стоящим на страже интересов государства.

Апыхтин смотрел поверх голов в какое-то ему одному видимое пространство, механически вынимал из карманов паспорт, билет, деньги, банковские справки, разрешающие провоз этих самых денег, снова все это рассовывал по карманам и шел дальше - весь в черном, с большой окладистой бородой, с густой темной шевелюрой и в затемненных очках, шел, даже не видя людей, которые попадались навстречу. Получалось, что они сами отходили в сторону, пропуская его, признавая за ним право идти не обращая ни на кого внимания, да что там внимание - он шел, попросту никого не видя.

Наверное, вот так же спокойно и неотвратимо он будет ходить сквозь пространство и людей через много-много лет, когда умрет и его душа, энергетический двойник, невидимый образ, останется на земле с какой-то ему одному известной целью.

Апыхтин прошел через зал ожидания, протиснулся в какой-то узкий проход и неожиданно оказался перед входом в самолет.

И он вошел, пригнув голову.

Стюардесса сразу признала за ним право на странность поведения, провела к креслу и пожелала счастливого полета.

- Спасибо, - обронил Апыхтин, опускаясь на сиденье и не отрывая взгляда от пространства, которое простиралось перед ним не то в прошлое, не то в будущее.

Рядом суетились пассажиры, что-то объявляли по внутреннему радио, пристегивали ремни, кто-то протискивался и усаживался рядом с Апыхтиным, что-то говорил, Апыхтин, не задумываясь, отвечал, попутчики улыбались, радовались его общительности. Наконец наступил момент, когда все расселись, успокоились, замерли перед страшноватым моментом взлета.

Апыхтин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. А когда открыл, оказалось, что самолет уже преодолел половину пути, внизу медленно проплывали розовые облака, похожие на заснеженную равнину при закате. А над головой - черное небо, и Апыхтин нисколько не удивился его черноте, будто привык к такому цвету, будто и не знал, что небо бывает голубым.