Наталья Солнцева - Натюрморт с серебряной вазой

Глория искала глазами голову Лаврова в слепящей синеве моря. Если крикнуть, он не услышит.

– Я его боюсь! – вопила Руслана. – Он совершенно невменяемый!

– Где он сейчас?

– Мы закрыли его в комнате… я и сын хозяев, у которых я снимаю жилье. Паренек прибежал на мои крики. Стас пьян в стельку… он свалился на пол, и я успела выскочить.

– Полицию вызвали?

– Нет. Опять поднимется скандал вокруг моего имени… – стенала телеведущая. – Меня опять будут допрашивать. Я этого не вынесу! Еще и Стаса запишут в мои любовники, обольют меня грязью…

Она ни словом не обмолвилась о вазе.

– Успокойтесь, – как можно тверже произнесла Глория. – Мы скоро приедем.

Она встала и помахала рукой Лаврову, который наслаждался плаванием. Тот не спешил к берегу. Его достали все эти бестолковые метания. Неужели нельзя хоть раз искупаться в свое удовольствие?

Глория размахивала шляпой. Он понял, что надо возвращаться. О, как ему надоела пустая беготня! Небось снова придется куда-то ехать, в чем-то разбираться, кого-то спасать. А надо ли?..

– Я здесь больше ни дня не останусь, – твердила испуганная блондинка. – Я хочу в Москву. Когда вы едете? Нельзя ли выехать сегодня?

От нее за версту несло коньяком и духами. Стас Муромов бесчувственным бревном лежал на полу ее комнаты, сжимая в руке перочинный нож.

– Я-то думал, у него тесак для разделки мяса, – злился Лавров. – Этим ножичком он бы вам голову не отрезал, дорогая Руслана. Зря вы шухер подняли!

– А вам тесак подавай, да? – взвилась та. – Изуродованный труп и море крови? На другое вы не согласны?

– Зачем вы его напоили?

– Я не знала, что его так развезет…

Сама Смолякова мигом протрезвела, завидев в руках дайвера нож. Короткое лезвие со страху показалось ей как минимум саблей, а безобидный Стас – свирепым янычаром.

– Как он сюда попал? – допытывался Лавров. – Вы его сами впустили?

– Ну да… он поговорить пришел…

– О чем?

– Да так… о жизни. Похоже, у него наступило умопомрачение от алкоголя. Белочка!

– Он злоупотребляет спиртным?

– На яхте я за ним такого не замечала…

Глория, предоставленная самой себе, искала взглядом вазу. Похоже, Смолякова ее надежно припрятала. Интересно, куда? Под кровать? В платяной шкаф? Ведь Муромов пришел сюда неспроста. Он принес вазу с собой… в этой комнате витала ее тень. Ах, вот она…

Силуэт сосуда с двумя ручками отчетливо проступил сквозь дверцы шкафа. Глория решила не вмешиваться в ход событий, но продолжать наблюдение.

– Что прикажете с ним делать? – хныкала Руслана, с опаской глядя на пьяного дайвера. – Я даже не могу его выгнать. Он вырубился.

– Надо отвезти Стаса домой, – сказала Глория, ни к кому не обращаясь. – Иначе он еще чего-нибудь натворит. Поедете с нами? – спросила она у блондинки.

Та, естественно, отказалась. Еще бы! Оставить вазу на произвол судьбы она не могла. Вдруг сосуд исчезнет?

– Ладно, оставайтесь и складывайте вещи, Руслана. После обеда выезжаем.

На немой вопрос Лаврова она только пожала плечами. Сожалею, мол, но ничего не поделаешь…

Москва

Ирина рыдала на его плече, а он был на вершине блаженства.

– Почему ты не застрелил его, Вик? – выдавила она, вытирая слезы бумажным носовым платком. – Почему? Ты больше не любишь меня?

Взбешенный Раметов вышвырнул их из магазина на улицу, и они спрятались от дождя в видавшем виды «Гольфе» охранника. Стук капель по крыше автомобиля успокаивал, убаюкивал.

Виктор был как никогда близок к осуществлению своей давней мечты: получить ответ на вопрос, который мучил его все эти годы после разлуки с Русей.

– Что ты в нем нашла? Это же клоун, фигляр! Тогда в цирке ты попала под его влияние. Он воздействует на людей при помощи гипноза.

– Ты ничего не понимаешь, Вик… – плакала она. – Ничего! Раметов не такой, как все. Он – чужой…

– Как ты могла спутаться с ним? На него глядеть противно, не то чтобы…

– Он колдун, – прошептала она, потянувшись опухшими губами к уху Виктора, как будто Раметов мог ее подслушать. – Он настоящий Маджус! Кажется, что он похож на человека… но он совсем другой.

– Маджус – его цирковой псевдоним. Он фокусник, Руся, иллюзионист. Дурачить доверчивую публику – вот его профессия.

– Он не дурачит… он… он…

Ирина не смогла подобрать слова и смешалась, замолчала. А Виктор некстати вспомнил свое заточение в страшной подсобке и позорный финал сегодняшней драмы. Он так и не смог выстрелить из заряженного пистолета, который был направлен на Раметова. Вместо этого он выронил оружие из ослабевших пальцев и рухнул на колени.

– Ты не представляешь себе, каков он бывает, когда захочет, – медленно вымолвила Руся, пряча глаза. – Он дьявольски эротичен! От него исходит сладкий дурман, и падаешь, падаешь в пропасть вместе с ним… и кажется, что нет никого красивее, желаннее…

Кровь бросилась в голову Виктора от ее бесстыдных признаний. Он не выдержал и закрыл ей ладонью рот.

– Замолчи! Умоляю!.. Иначе я за себя не ручаюсь…

– Ты же спросил… так слушай. Ты сам виноват. Зачем ты научил меня мечтать? Зачем повел меня тогда в цирк? Зачем позволил выйти на сцену?

– Что же мне, силой было держать тебя? – тоскливо возразил он.

– А хоть бы и так! Ты сам отдал меня в руки Маджуса… и теперь жалуешься на судьбу. Ты слабак! Что ты мог предложить мне за мою любовь? Жить на зарплату журналиста? Прозябать в отдельной хрущевке? Одеваться на распродажах? Пользоваться общественным транспортом? Завтракать и ужинать покупными пельменями и синими сосисками? Отдыхать в палатке на берегу подмосковной речушки? Что ждало меня с тобой, Вик?

– Так живут тысячи, сотни тысяч людей…

– Но я не одна из многих! Я особенная! Единственная и неповторимая! Разве не этому ты учил меня? Разве не ты разбудил во мне жажду невозможного?

– Стало быть, она уже была присуща тебе. Нельзя разбудить несуществующее. Если в потухшем костре ни одна искра не тлеет – огонь не раздуешь.

– Я знаю, как ты умеешь красиво говорить, – разозлилась Ирина. – Ты же писака! Ты придумываешь слова, которые берут за душу, вышибают слезу. Но меня тебе не удалось растрогать!

– Что случилось тогда в цирке? – едва слышно спросил Виктор. – Маджус взмахнул волшебной палочкой, и ты получила все, о чем мечтала?

– Он пообещал мне… пообещал, что я получу запретный плод… трудно объяснить, что он вкладывал в это слово…

– И за это ты обязалась спать с ним? Ублажать его дряблую плоть?

– Он смотрел в мои глаза… и… проникал в меня…

Виктор содрогнулся от омерзения при слове «проникал». Он видел, как это происходило в подсобке, на столе, за которым Раметов подсчитывал свои барыши. Оказывается, он еще кое-чем занимался там. С излишне чувствительными девицами типа Ирины.