Наталья Солнцева - Натюрморт с серебряной вазой

– Откажись от сотрудничества со мной, – вымолвила она сквозь хохот. – Откажись прямо сейчас. Ха-ха-ха-ха! Скажи, что не хочешь больше рисковать. Ха-ха-ха-ха-ха!

Лавров подумал, что у нее истерика после переживаний, которые выпали на их долю по дороге в Москву. Они сами были на волосок от смерти. Глория понимала это лучше других. Пожалуй, только она одна и понимала, что происходит… и теперь только она понимает, что еще может произойти. А он проявляет позорное малодушие, проще говоря – трусит.

– Ладно, прости… я не то имел в виду.

– Нужно ускорить этот процесс, – завила она, отсмеявшись и смахивая выступившие слезинки.

– Какой процесс?

– Останешься на ночь? – спросила она вместо ответа. – Или уедешь? Я не вправе тебя задерживать. Не вправе принуждать делать то, что противно твоему сердцу и разуму.

– Я люблю тебя… – промямлил Лавров, ужасаясь вырвавшимся против его воли словам. – Я хочу быть с тобой…

– А если это сопряжено с опасностью? С угрозой безумия?

– Но ты же не боишься сойти с ума?

Глория уставилась на него черными, как ночь, зрачками. В их глубине таилось нечто непостижимое и темное.

– Возможно, я уже перешла эту грань…

После этих слов Роман несколько минут хранил молчание. Она ожидала его решения. Или он повернется и уйдет навсегда, или останется.

– Я остаюсь, – сказал он. – И будь что будет.

– Спустишься со мной в мастерскую?

Он послушно шагал за ней через холл к лестнице, ведущей в цокольный этаж, в помещение без окон, где бывший хозяин дома оборудовал свой кабинет-лабораторию. И где он испустил дух на руках у Глории.

Кабинет, который обитатели дома называли мастерской, был уставлен бархатными диванами, шкафами, стеллажами и мраморными бюстами. Середину помещения занимал стол с микроскопами и колбами, с раскрытым старинным фолиантом.

– Присаживайся. – Глория сделала радушный жест, приглашая гостя опуститься на подушки. – Вероятно, нам придется ждать.

– Кого? – севшим от волнения голосом спросил Лавров.

– Пока не знаю…

Он с тревожным любопытством рассматривал мастерскую, куда попал впервые. Зрелище увлекательное и в некотором роде пугающее. Напротив дивана устроился бронзовый треглавый пес. Его красные глазки зловеще мерцали, уставившись на пришельца.

– Цербер, – как живого, представила пса нынешняя хозяйка. – Страж входа в преисподнюю.

Лавров молча кивнул. От пронзительного взгляда Цербера у него кожа покрылась мурашками.

Глория перевернула песочные часы, и время пошло. Особое время, отсчитываемое невесомыми белыми песчинками, которые сразу отделили прошлое от сумеречного настоящего и смутного будущего. В этом будущем появлялись невообразимые персонажи и происходили невозможные события.

Лавров силился сообразить, каким образом снизошло на него это неописуемое ощущение эйфории и страха, предваряющего то ли прыжок с большой высоты, то ли шаг в запредельное.

Все дальнейшее походило на сон утомленного сознания.

Роман обратил внимание на семь постаментов в виде колонн, на которых красовались семь пузатых медных кувшинов с узкими горлышками, запечатанных чем-то наподобие сургуча. Эти сосуды отдаленно напоминали пресловутую серебряную вазу.

– Послушай, – робко обратился он к Глории. – По-моему, нам не следует… э-э… перегибать палку. Мы утомлены долгой дорогой и неудачным отпуском…

– Почему же неудачным? – перебила она. – Совсем наоборот.

– Ты считаешь, мы хорошо отдохнули?

– Мы кое-что узнали благодаря поездке в Тамань.

Интуитивно Лавров понимал, что она имеет в виду, но его ум изнемогал от полного отсутствия здравого смысла.

– Люди много теряют, уповая на здравый смысл, – заметила Глория. – Мы слишком доверились видимому, тогда как в основе всего сущего лежит невидимое.

С этими словами она обошла кувшины один за другим, разглядывая залитые сургучом горлышки.

– Сулейманова печать, – произнесла она так, будто беседовала сама с собой. – Что бы это значило?

На каждом кувшине имелась эмалевая вставка с разными изображениями. Указав на птицу, Глория пробормотала:

– Павлинов…

– Надеюсь, ты не собираешься встречаться с этим идиотом?

– Он не идиот, – невозмутимо обронила она. – Но сейчас мне нужен не Павлинов, а…

Глория не договорила, задержавшись возле кувшина со вставкой в виде пламени.

– Лилит! – вырвалось у нее. – Прелестная, но излишне пылкая джинния.

Лавров перестал что-либо понимать и тупо наблюдал за ее действиями.

Между тем Глория остановилась у кувшина, украшенного эмалевой вставкой с изображением, похожим на волка. Сосуд казался ворсистым и теплым на ощупь. Она отдернула руку и задумалась.

– Обратного пути не будет…

– Ты о чем? – не выдержал Роман.

– Вот кто сможет пролить свет на эту загадку…

Глория решительно потерла кувшин и замерла в ожидании.

Начальник охраны закрыл глаза, он чувствовал сильное головокружение. Только бы с ним не повторилось то, что случилось в придорожном отеле. Впервые за всю свою жизнь он не мог поручиться за себя.

Ш-шшш… ш-ш-шш… ш-ш… – напевали песочные часы. Лаврова обступили темнота и тишина, нарушаемая лишь падением белых песчинок из верхней колбы в нижнюю да стуком собственного сердца.

Из забытья его вывел громкий стук в дверь. Роман вздрогнул и очнулся. На пороге мастерской стоял Санта. Подражая по обыкновению английскому дворецкому, великан торжественно возвестил:

– К вам гость, Глория Артуровна…

– Раметов, – представился мужичок неопределенного возраста, с курчавыми волосами и по-бульдожьи приплюснутым лицом. – Прошу любить и жаловать.

Его одежда являла собой причудливую смесь стилей: черный бархатный фрак, белое кружевное жабо, зауженные книзу брюки и туфли с гламурными пряжками.

– Не поздновато ли? – не удержался от замечания Лавров, которого качало, словно он совершил десятичасовой перелет на старом кукурузнике.

Перед этим он с трудом поднялся из мастерской в холл, гордо отказавшись от помощи Санты. Добравшись до каминного зала, начальник охраны плюхнулся в кресло напротив гостя и уставился на того с нескрываемым подозрением.

– Я всегда являюсь вовремя, – парировал Раметов и повернулся к Глории с вопросом: – Зачем звали?

– У нас к вам щекотливое дело…

– У «нас»? – недовольно скривился гость. – Я не связан обязательствами ни с кем, кроме Агафона… и разумеется, вас, сударыня. Вы ведь его преемница, насколько я понял?

– Вы правильно поняли.

Здесь в зале, в окружении привычных вещей, штор и мебели в красных тонах, Лавров быстро пришел в себя. Этот свалившийся как снег на голову Раметов ужасно бесил его своим напыщенным видом и хамоватым поведением. Но Глорию, кажется, это нисколько не раздражало.