Анна Малышева - Дом у последнего фонаря

– Чей-то взгляд непонятно откуда, – пробормотала девушка отрывисто, с запинками, будто во сне. – Я не понимала, в спину мне смотрят или прямо в лоб. Будто у меня вдруг стало два лица или смотрел двуликий.

– Как?! – воскликнула Александра. – Что вы сказали?

– А что я сказала? – Лиза смотрела на нее изумленным взглядом грубо разбуженного человека.

– Про два лица… Про двуликого!

Лиза покачала головой:

– Я иногда задумаюсь и болтаю непонятно что. Потом даже вспомнить не могу. Мама говорит, что я в такие минуты не в себе.

– Ах, вот как… – протянула Александра, не зная, что еще сказать.

– Она не имеет в виду, что я сумасшедшая, – уточнила девушка со снисходительной улыбкой. – Просто ее это раздражает. Мама вообще не понимает меня. Вот поэтому я ничего ей не рассказываю. Если бы она узнала, что я ездила к папе на дачу, был бы дикий скандал, с обмороками, с битьем посуды… И не только посуды!

Лиза сделала выразительный жест, символично похлопав себя ладонями по щекам. Александра поморщилась:

– Только не говорите мне, что она вас бьет! Такую взрослую самостоятельную девушку?!

– Я, конечно, могла бы сопротивляться, – вздохнула Лиза, – но ее это как-то успокаивает…

– Пощечины?!

– Ну да. Она сначала сорвет злость, а потом просит прощения, становится такая ласковая. Лучше уж позволить ей это, чем целую неделю терпеть нытье и придирки. С ней просто надо уметь ладить… Но жить вместе, конечно, было очень тяжело!

Все это Лиза рассказывала невозмутимо, легким тоном человека, который не видит в своих словах ровным счетом ничего особенного. Александра была вне себя. Ей припомнилась нелестная характеристика, которую дал бывшей супруге Лыгина Олег. «Гарантированный инфаркт…»

А Лиза внезапно вернулась к рассказу о поездке на дачу.

– Дверь была заперта, как я ее и оставила. Я вошла в кухню, осмотрелась, прислушалась. В доме тихо, свет везде погашен. Все, как в первый раз. Кроме этого кошмарного ощущения, что за мной следят. Я даже не решилась включить свет. Фонарь светил сквозь занавески, все можно было разглядеть. Потом поднялась в мансарду. А вот там я уже стояла в кромешной темноте – окно ведь наглухо закрыто одеялами. Какие-то дурацкие мысли в голове крутились: «Если зажгу свет, сразу станет ясно, что я в доме!» Кому станет ясно? Я не знала…

Лиза вздрогнула всем телом и с мольбой заглянула в глаза Александре:

– Но вы-то меня сумасшедшей не считаете? Вы верите, что можно кожей чувствовать опасность?

– Очень верю, – убежденно ответила художница. – Я вообще поражаюсь вашей смелости. Вернуться туда после того, что я вам рассказала по телефону…

– Но я потому и поехала на дачу снова. – Лиза искренне ее не поняла. – Ведь это нельзя было так бросить… А если с папой что-то случилось? И когда я наконец зажгла лампу, сразу убедилась, что так оно и есть! Понимаете, я весь день крутила в голове наш с вами разговор. Сопоставляла то, что вы видели ночью, и то, что я застала утром. Я говорила себе, что мы обе могли ошибаться. Вы могли убежать ночью из дома, захлопнуть дверь, она защелкнулась на один замок… А мне утром показалось, что я отпирала не один замок, а оба. Такие мелочи ведь забываются… Вы могли не заметить ночью телефона на столе. Так же как я не заметила утром горящего фонаря на улице. Но настольная лампа! Вы утверждали, что она была включена. Когда я утром вошла в комнату, солнце било прямо в окно, и, даже несмотря на эти одеяла, можно было все рассмотреть. И я не включала тогда лампу. Не проверяла, работает она или нет. А лампочка ведь просто могла перегореть! Я могла видеть утром ВКЛЮЧЕННУЮ лампу с перегоревшей лампочкой.

…Пройдя через темную комнату, девушка на ощупь нашла письменный стол, нашарила провод, тянувшийся от лампы, и нащупала на нем пластиковый переключатель. Стоило сдвинуть рычажок, как тут же мягко осветился розовый шелковый абажур…

– В комнате стало светло, а в душе у меня целая буря поднялась. Значит, поняла я, в доме кто-то побывал – между вами и мною. Выключил лампу, положил телефон, запер дверь на оба замка. И вы не лгали мне… И я сама ничего не перепутала утром.

…Лиза была в замешательстве, мысли путались, паника все нарастала. Ей хотелось побыстрее уехать. Но она понимала, что вернуться сюда снова уже не решится…

– Я стояла и разглядывала бумаги, валявшиеся на столе. Папин рабочий стол… Я хорошо помню, что папа все время сидел в своем кабинете, рылся в книгах, делал выписки, что-то срисовывал, сравнивал… Родители развелись, когда мне было девять. Я в том возрасте еще слабо понимала, чем занимается папа, в чем весь смысл его жизни. Мне подумалось вдруг: вот он, мой единственный, последний шанс стать к нему ближе…

…Преодолевая усиливавшуюся тревогу, девушка принялась перебирать бумаги. К ее огромному разочарованию, в основном попадались ксерокопии иностранных текстов…

– Я узнала лишь английский язык, да и тот был какой-то странный. В английском и частиц-то таких нет, и слова корявые…

– Староанглийский, – предположила Александра, сетуя на то, что сама упустила шанс «заглянуть через плечо» Лыгину.

– Мм… наверное, – с сомнением протянула Лиза. – И еще там были записи от руки, все исчерканные, неразборчивые… Я бы и за год не расшифровала. Но вдруг мне попалось кое-что совершенно иное…

Она сняла куртку, в которую до сих пор зябко куталась, и осталась в футболке с короткими рукавами. Еле заметный светлый пушок на руках тут же встал дыбом от холода. Александра хотела попросить ее одеться – гости, непривычные к чердачным сквознякам, жестоко простужались в два счета. Но женщина онемела, увидев, что именно Лиза достает из внутреннего кармана куртки.

Рванув «молнию», та извлекла на свет свернутые трубочкой пергаментные листы, желтые от старости, пятнисто-бурые от щедро покрывавшей их субстанции, в которой Александра с содроганием заподозрила засохшую кровь.

Лиза, сурово сдвинув золотистые, едва видимые брови, развернула сверток и вытряхнула на стол с десяток измятых, иссиня-черных блестящих перьев.

– Что это? – спросила Александра, едва вновь обрела способность говорить.

– Я заметила, что из-под одной картонной папки торчит что-то странное. Сдвинула ее и нашла вот это, – хрипло сказала девушка. – И весь стол был в пятнах. Догадываетесь, в каких?

– Кажется, похоже на…

– Это кровь, – теперь Лиза говорила резко, заносчиво. Казалось, еще секунда – и она не выдержит, вспылит. – При чем тут «похоже» и «кажется»?! Это кровь. Там ее было полно. Кровь и вороньи перья.

– Господи помилуй… – пробормотала женщина. Она осторожно взяла пергаментные листы, осмотрела их и прикусила губу. – Вот они где!

Не осталось ни малейших сомнений: в руках у нее была отсутствовавшая, заключительная часть молитвенника. Александра наметанным взглядом опознала и шрифт, и манеру исполнения заставки с изображением Дорсетширского аббатства, и формат страниц.